Смех в темноте [Laughter In The Dark]

Набоков Владимир Владимирович

Но, конечно, главный постановщик — сам автор, и об этом говорит ремарка на заключительной странице романа: «Заметки режиссера к последней немой сцене», преображающая не только стилистику финала, но и всю концепцию текста.

Текст романа насыщен и другими нюансами, говорящими о том, что набоковские персонажи —

только марионетки, подчиняющиеся опытному кукловоду, который направляет их действия и ни на миг не упускает их из поля своего зрения. Особенно ощутимо авторское присутствие в главе 19, где описана начинающаяся болезнь Ирмы: «Часа через два явился Поль. Вижу, он неудачно побрился. На толстой щеке черный крест пластыря». Этот неожиданный и единственный в романе переход на первое лицо — не описка, а сознательно проведенный Набоковым-режиссером игровой прием.

Писатель не просто имитирует киномелодрамы 1920–1930-х гг., нагнетая все новые и новые «фильмовые» детали, но и постоянно пародирует их. «Какое, однако, фарсовое положение», — думает Альбинус (глава 6). В его беседе с Отто «ощущался некий пародийный привкус» (глава 11).

Не только с кино и театром, но и с живописью соотносит Набоков в «Смехе в темноте» происходящее с его персонажами. Мир Набокова — это мир отражений. Хорошо известна роль зеркал в его прозе, сильна она и в данном романе. Произведения искусства — и кинофильмы, и полотна художников — оказываются способными гораздо точнее выразить реальную действительность, чем прямое ее отображение. К тому же связанная изобразительным искусством профессиональная деятельность Альбинуса достаточно весомо аргументирует идущие от живописи приемы изобразительности. Практически ни один пейзаж не дается сам по себе, а оказывается частью нарисованного «художником-постановщиком» фона: «Альбинус сидел с женой на балконе, высоко вознесенный над голубыми

улицами с их путаницей проводов и дымовых труб, нарисованных тушью на фоне заката…» (глава 2). Или: «Заплешины […] луж, как будто кем-то нарисованные поперек дороги» (глава 6). Страсть к Марго разбивает семейную жизнь Альбинуса, «как нож маньяка рассекает холст» (глава 9).

Прибегая к этим приемам, в «Смехе в темноте» Набоков усиливает условность происходящего, подчеркивая искусственность создаваемого им мира.

Готовя русский текст «Смеха в темноте», лучше всего было опереться на опыт самого Набокова. Его мемуары существуют в трех вариантах, двух английских и одном русском. В нашем случае русскоязычный роман «Камера обскура», выпущенный позднее Набоковым по-английски под названием «Смех в темноте», следовало бы представить в третьей — вновь русскоязычной — версии.

«Смех в темноте» тщательно сверялся с «Камерой обскурой», и все набоковские нововведения переносились в финальный вариант, и наоборот, все то, что писатель по тем или иным причинам исключил, столь же последовательно из текста произведения удалялось. При этом все время приходилось учитывать, что некоторые мелкие изменения во второй версии обусловлены различиями английского и русского языков, и потому копировать их нецелесообразно. Особого тщания потребовала реконструкция глав 1, 28, 29, 37, фактически исполненных писателем заново. Последовательно сохранялись и принципы характерной для прозы Набокова пунктуации, подчас расходящиеся с общепринятой и зафиксированной справочниками нормой.

В комментариях не ставилась задача описать все расхождения между «Камерой обскурой» (далее по тексту — КО) и «Смехом в темноте» (СТ), но основные из них отмечены и объяснены.