Смена церковной нормы? Попытка сравнительного анализа двух духовных движений, у истоков которых стояли священники Александр Мень и Георгий Кочетков

Андрей Дударев

Смена церковной нормы?

Попытка сравнительного анализа двух духовных движений, у истоков которых стояли священники Александр Мень и Георгий Кочетков.

Публикация в СМИ:

www.kiev-orthodox.org

www.religiopolis.ru

И будет в тот день: остаток Израиля и спасшиеся из дома Иакова не будут более полагаться на того, кто поразил их, но возложат упование на Господа, Святаго Израилева, чистосердечно. Остаток обратится, остаток Иакова - к Богу сильному.

Ис. 10:20-21.

Норма - крайне редкий случай. Многие психиатры считают, что норма почти не встречается: это черта выдающейся личности. Она заложена в нас, но мы начинаем это понимать, когда

Вяч. Вс. Иванов.

Вместо введения.

На попытку сравнительного анализа меня вдохновил тот факт, что я недавно прочитал интересные небольшие воспоминания отца Георгия Кочеткова на его сайте об отце Александре Мене(1) . Читая их, я вот о чем подумал.

Отец Александр и отец Георгий - пожалуй, два самых заметных священника-"практика" последних 30-40-ка лет. Заметных в том смысле, что через них тысячи людей вошли в Церковь(2) . Поэтому их практику можно было бы сопоставить. Тем более что когда-то, в 90-е годы, против сторонников обоих священников была развернута мощная кампания по дискредитации и неприятию их основных идей. Сейчас, по прошествии примерно 20-25-ти лет, можно сказать, что эта кампания выдохлась. Хотя, конечно, "пламя вражды" осталось, но оно не горит уже так ярко, как раньше. Обе традиции (наверное, уже можно так говорить) теперь закрепились внутри русского православия и усиливают своё влияние (есть определенные видимые знаки этого: братчики уже второй год подряд на Преображение служат литургию в центральном богослужебном месте страны - храме Христа Спасителя, а Издательство Московской Патриархии издает пятнадцатитомное собрание сочинений протоиерея Александра Меня). Впрочем, доминируют, наверное, по-прежнему другие силы. Тем не менее, сейчас на деятельность обоих священников и их активных последователей можно посмотреть спокойно, почти без оглядки на негативный фон неприятия.

Надо отметить, что обе эти традиции вызывают определенную надежду. Это не только новые, свежие и яркие явления в Русской православной церкви, это явления в каком-то смысле исключительные. Они могли появиться только в 20-ом веке после того, как в стране произошли события, в результате которых большое число христиан было уничтожено, храмы разрушены, господствующей религией стал массовый атеизм и как итог сформировалось несколько поколений сознательно неверующих людей. В этих условиях после того, как атеизм во времени и пространстве явил некую "полноту" и "цельность" жизни, подлинное христианское возрождение вряд ли могло бы появиться на основе прежних доатеистических образцов, т.к. эти образцы при всей нарочитой религиозности страдали как раз отсутствием полноты и цельности жизни. Нужно было попытаться предпринять поиск новых, адекватных существующему историческому контексту постатеистических форм, в которых христианская жизнь могла бы воплотиться(3) . Это не значит, что надо было оборвать все связи с прежде существующим. Но это значит, что появилась возможность явить такое воплощение церковной жизни, которое раньше по каким-то причинам отсутствовало.

Специально хочу сказать, что в деятельности обоих священников меня и заинтересовал именно этот поиск новых возможных форм церковной жизни, а не богословские или культурологические труды двух личностей.

Конечно, не надо рассматривать обе сложившиеся традиции как нечто законченное и претендующее на совершенство. Обладая характерными особенностями, они, тем не менее, как всё, находящееся в развитии, подвержены изменениям.

Постановка проблемы.

В Священном Писании часто звучит тема святого остатка. Об этом можно прочитать и в пророческих книгах, и в посланиях апостола Павла. Святой остаток - это малая часть народа Божьего, которая сохраняет святость и верность Богу. Зачем вообще нужен Богу, если так правомерно поставить вопрос, святой остаток? Может быть, для того, чтобы в определенное время нашлись люди, которые понесли бы миру Божью правду, и из этого святого остатка, как из семени, выросли бы ростки чего-то нового, что свидетельствовало бы о пути жизни? Церковь Христова именно так и начиналась, как святой остаток, малое стадо, закваска, которая призвана заквасить всё тесто...
– этот символический ряд хорошо описывает провиденциальный, мессианский смысл её существования. Мессианской задачи с Церкви никто не снимал. Церковь - мессианский народ Божий, ведомый воскресшим Мессией в Царство Божье... Однако сейчас, когда земная церковь разрослась и массово появилось такое явление как расцерковление, вполне корректно поставить вопрос о "закваске внутри закваски", т.е. о тех проявлениях духовной жизни, из которых народ Божий мог бы обновиться... Когда-то (если мы говорим о том, что находится в границах русского и русскоязычного православия) такой закваской можно было бы назвать монашеское движение... Можно вспомнить преподобных Сергия Радонежского, Нила Сорского, Серафима Саровского или старцев Оптиной пустыни...

Но что сейчас?

Сейчас непростое время. Время, когда началась эпоха постатеизма, но не закончилась эпоха секуляризма, время, когда очевиден многим кризис конфессионализма, но пробиться к глобальным макросинтезам пока не удается...

Современная церковная жизнь может восприниматься как набор малосвязанных друг с другом событий, за которыми ничего нет. Для многих нецерковных или малоцерковных людей церковная жизнь выглядит как нечто архаичное и застывшее... В такой ситуации ищущие Бога и Церковь часто не могут после каких-то первых шагов найти дальнейшую дорогу... А думающие люди сплошь и рядом занимаются только критикой, но ничего позитивного предложить не могут.

Конечно, и в последнее время (если брать рубеж минувших сорока лет) были и есть светильники, горящие ярко и освещающие путь многим... Вряд ли найдется кто-то в православном мире, кто не слышал имена митрополита Антония Сурожского, отца Александра Шмемана, архимандрита Софрония Сахарова, отца Павла Адельгейма... А сколько ещё тех, кто, может быть, не так известен, но чьё служение близко по духу к названным именам... Свет светит... Однако наша задача попытаться увидеть что-то сквозь свет, что свет своим свечением от нас скрывает. Для этого необходимо надеть "солнцезащитные очки" неуспокоенности...

И здесь хочется обратить внимание на один момент. Дело в том, что и отец Александр Мень, и отец Георгий Кочетков являются не просто яркими личностями, но, по сути, они стали родоначальниками (имеющими, конечно, и своих предшественников) целых духовных движений(4) . Причем таких движений, которые выдержали некоторое сопротивление и доказали жизнью своё право продолжать православную традицию в новых формах и новых смыслах. Важно сказать, что для многих тема продления православной традиции вообще звучит чуть ли не ересью. Православие - это то, что статично, думают они, зафиксировано, и всякое развитие лишь нарушает эту "незыблемость истины".

Можно сказать, что человек призван, прежде всего, к тому, чтобы обрести и выстроить личные отношения с Богом. И в этом смысле человек пред Богом предстоит одиноко. Однако ещё по книгам Ветхого Завета видно, что путь личного предстояния расширяется до пути семьи, рода, народа, народов... "Не хорошо быть человеку одному" (Быт. 1:18)... По сути, книги Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие, книга Иисуса Навина, пророческие книги... повествуют нам о том, как Бог создает Свой народ. Новый Завет открывает двери для вхождения в народ Божий язычников... Конечно, в известном смысле каждый человек одинок, но этому одинокому пути всё-таки противостоит или дополняет его путь народа Божьего, путь "общей жизни", и даже, если так можно выразиться, путь всех: Бог "хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины" (1Тим.2:4). В таком расширительном действии явно прослеживается намерение Божье. Полнота духовной жизни немыслима без социального измерения спасения.

В качестве возможного христианского примера общей жизни можно было бы указать на монастыри общежительного типа. Однако стоит заметить, что монашество - особый христианский путь. Оно зарождалось в Церкви как компенсаторное явление, как реакция на обмирщение христиан. Монахи уходили от мира для того, чтобы в пустыне сохранить верность идеалам евангельской жизни. Это была, в каком-то смысле, вынужденная мера. В результате монашеского движения сформировалась монашеско-аскетическая экклезиология, которая не вводит в круг своего внимания, скажем, брачную жизнь, воспитание детей, активную коммерческую и политическую деятельность... Эта "экклезиология пустыни" по аналогии с талмудическим изводом иудаизма является как бы "теологией выживания": задача ухода от мира в монашеском мироощущении часто становится важнее задачи спасения мира. В противоположность ей может существовать "экклезиология полиса", "теология полной жизни"... Монашество, как правило, не претендует на полноту жизни. Сейчас, в т.н. постконстантиновскую эпоху недостаточно в качестве некоего релевантного примера общей жизни рассматривать только монашескую киновию... Конечно, монашеско-аскетическая традиция христианства бесценна, но при движении к полноте духовной жизни христианская аскетика должна дополняться христианской социологией. Сейчас часто люди идут в монастырь, как бы по религиозной инерции, просто потому, что не видят иной возможности жить по-христиански, а духовных и интеллектуальных сил для поиска новых путей у многих нет...(5)