Смена церковной нормы? Попытка сравнительного анализа двух духовных движений, у истоков которых стояли священники Александр Мень и Георгий Кочетков
Шрифт:
Богослужение и таинства.
Для отца Александра Меня (да и его последователей) был характерен гибкий подход к богослужению, сочетающий в себе разные стили. Мень не был новатором в богослужебной сфере, хотя и являлся автором многих молитв, получивших всеобщее признание. Можно сказать, что он был сторонником русификации богослужения, в частности, его прихожане вспоминают, что отец Александр ещё в конце семидесятых годов перевел на русский язык текст анафоры, текст этот раздавался во время литургии(46) . Сейчас, в основном, последователи отца Александра используют обычный приходской стиль богослужения, правда, с чтением Священного Писания на русском языке, яркими проповедями, целованием мира и служением анафоры с открытыми царскими вратами. При этом, например, отец Георгий Чистяков говорил, что богослужение не должно собой заслонить Бога, имея в виду, вероятно, сугубо священническое искушение. Евхаристическое возрождение, конечно, в храмах "меневской" традиции имеет место быть. Но оно, пожалуй, не идет вширь, не развивается вглубь. Политика гибкого подхода обратной своей стороной имеет тот факт, что время от времени оживают не до конца изжитые демоны клерикализма, обессмысливания богослужения и обрядоверия. Например, может произойти служение молебна после Евхаристии. В целом же, конечно, мало где есть такая свободная и органичная
Отец Александр Мень, а позже отец Александр Борисов, отец Георгий Чистяков и отец Владимир Лапшин проводили общие исповеди, сопровождая их специальным покаянным словом. Отец Александр Мень, вероятно, почерпнул этот опыт у святого праведного Иоанна Кронштадского. Отец Георгий Кочетков и другие братские священники также активно используют эту практику.
Община "Осанна", к сожалению, в Христианском культурном центре "Встреча" не практикует общие богослужения мирянским чином, хотя это могло бы помочь удержать единое духовное пространство общения и включить в него людей из разных общин...
Важным моментом в опыте отца Георгия Кочеткова является то, что можно было бы назвать теологическим экспериментом в области сакраментологии. Отец Георгий, пожалуй, первый, кто попытался предложить воплощенное расширение школьного богословия таинств. Конечно, о расширении "пространства таинств" говорили ещё задолго до него. Например, отец Сергий Булгаков в своей книге "Невеста Агнца" писал, что жизнь Церкви не исчерпывается "семью таинствами", но имеет в себе несакраментальные пути. А отец Александр Шмеман в своей книге "Евхаристия. Таинство Царства", по сути, дробит всё, казалось бы, неделимое пространство литургии на малые, как бы самостоятельные таинства: таинство Собрания, таинство Царства, таинство Входа, таинство Слова и т.д. В каком-то смысле вся жизнь христианина призвана быть единым большим таинством - таинством жизни человека с Богом. Но сказать легко, а явить это на практике, да ещё не в своей жизни, а в жизни церкви, со всеми её проблемами, грехами и т.д.
– совсем другое дело.
Новаторским в деятельности отца Георгия можно считать тот момент, что он попытался придать характер таинства в дополнение к таинству Крещения - таинству Просвещения, делая духовное обучение необходимым условием полноценного воцерковления. Причем в качестве обучения оглашаемым предлагается не просто знакомство с основополагающими текстами предания и Писания, но также изменение жизненного пути, научение жизни по заповедям и мистагогия - собственно, введение в таинственную жизнь Церкви. Отдельно нужно сказать о "таинстве общения". Отец Георгий не использует это словосочетание, но в его т.н. "богдановской" статье есть размышления о том, что освящение в среде верных христиан возможно не только через участие в Евхаристии, но и в духовном общении - т.н. освящение через вхождение в тайну Преображения(47) . Действительно, мы все хорошо помним евангельский рассказ о том, как апостолам воссиял свет, когда они вместе с Иисусом Христом поднялись на гору Фавор. Явление света, свидетельствующее о присутствии Духа Святого, знаменует собой освящение (не в смысле ветхозаветного отделения, а в смысле своего причастия Богу). По признанию многих подобное событие случилось, например, и при общении преподобного Серафима Саровского с Мотовиловым. Тогда, в 19-ом веке, такая духовная встреча-общение вряд ли была случайной. В массовом мирянском движении беседников, основанном преподобным Серафимом, именно акцент на духовном общении, "беседках" имел существенное значение. Важно сказать, что во время Евхаристии освящение народа Божьего - также один из ключевых моментов. "Ниспошли Духа Твоего Святого на нас..." (русский перевод) - молитва евхаристического канона, значение которой трудно переоценить. Ещё со времен Ветхого Завета тема освящения народа Божьего была одной из центральных. Освятиться могло только чистое, отсюда законы о чистом и нечистом. Освящение народа происходило при посредстве ветхозаветного священства. В Новом Завете при исчезновении темы чистого-нечистого тема освящения никуда не ушла, хотя кому-то, может быть, кажется обратное. Народ Божий по-прежнему освящается, но уже не через священство по чину Аарона, а через Первосвященника по чину Мелхиседека Иисуса Христа (Евр. 6:20). Таким образом, и новозаветный народ Божий - это, по сути, община освященных, в которой действие Духа Святого возможно не только на личностном уровне, но и на общинном. Освящение происходит не только во время Евхаристии, но и в общении. Поэтому вне духовного общения, сакральной общины ставится под сомнение сама возможность полноценной духовной жизни.
Отсюда вполне логичным видится и экклезиологический сдвиг в сторону того, что отец Георгий называет общинно-братской экклезиологией. Именно общинное, а затем и общинно-братское общение начинает в общинах и братствах играть ключевую роль. Литургическое пространство не предполагает общения, поэтому церковная жизнь за пределами храма становится незаменимой. Встречи в общинах, соборы, образование, различные просветительские и культурологические проекты - всё это пример расширения сакрального пространства за пределы храмовых богослужений. Кстати, и отношение к богослужению (как внутри храма, так и снаружи) в ПСМБ становится более свободным. Русификация богослужения, а также формулирование новых молитвенных правил делают участие в богослужении творческим процессом. Активно мирянским чином служится утреня, вечерня и "литургия Слова" (литургия, не включающая в себя анафору). "Литургия Слова" вполне может служиться мирянским чином, однако при попытке служить полную литургию мирянским чином служащие столкнутся с каноническими препятствиями. Теоретически этих препятствий можно было бы избежать, если бы епископы больше доверяли общинникам и рукополагали бы, скажем, глав общин или братств, благословляя их служить вне храма (допустим, по квартирам или в других помещениях) и предоставляя для этой цели антиминс. Тогда бы Евхаристия, к слову, могла бы вернуть себе образ домашней трапезы, какой она была, например, судя по евангельским описаниям, в Сионской горнице (Лук. 22:7-22:23)(48) . Такое "литургическое обновление" не так невероятно, как кажется на первый взгляд, однако оно в очень большой степени зависит от щедрости епископов, а ждать этой щедрости от епископов в настоящее время не приходится. Сейчас только что озвученной идее, которую можно назвать попыткой внести в пространство клира демократический элемент, противостоит идея выборности священников на приходе. Однако идея выборности священников, которая, пожалуй, господствует в умах либеральной церковной общественности, страдает тем недостатком, что прихожане, как правило, не могут представлять собой полноценное церковное собрание. Они за редким исключением недостаточно воцерковлены и образованы, между ними нет устойчивых личных отношений. В среднестатистическом приходе, как правило, больше захожан, чем прихожан. Поэтому говорить о необходимой духовной среде не приходится. А без наличия этой среды неоткуда будет взяться и легитимным предстоятелям. Максимум, на что сейчас может рассчитывать приход, это на то, что рукоположение священника в приход будет происходить по рекомендации настоятеля, а не спускаться как директива от правящего архиерея.
Важно ещё отметить, что братство отца Георгия, будучи преимущественно мирянским духовным движением в РПЦ, не есть движение антиклерикальное или не признающее иерархию, но оно также не есть движение и зависимое от иерархии. Т.е., уникальность положения братства в том, что оно может существовать канонически внутри РПЦ МП, а административно и финансово быть совершенно свободным от епископских административных структур. Это в какой-то мере гарантирует, что тот крах возрождения церковной жизни, который произошёл в своё время в кругах митрополита Антония Сурожского и священника Павла Адельгейма из-за прямого вмешательства иерархии, в случае с братством вряд ли повторится. В каком-то смысле этот крах уже был и он был преодолён тем, что братчики экклезиологически перешли в другое смысловое поле. Сейчас, наверное, можно сказать, что Преображенское Содружество малых братств - по сути, единственная церковная среда общения, где такое явление, как клерикализм, практически полностью отсутствует (надо ли говорить, что традиционный клерикализм, иногда вынужденно, рассматривает мирянина не как друга, а как подчиненного?). Присоединение к ПСМБ ближе к концу своего земного пути отца Павла Адельгейма - рецепция братского опыта исповедником Церкви с одной стороны, но и, с другой стороны, признание неудачи собственных попыток создания среды общения на базе только евхаристической экклезиологии. Отец Павел в одном из интервью говорил, что он всю жизнь пытался создать примерно то же, что отец Георгий Кочетков, но у него не получилось.
Обычаи, принципы и правила жизни.
Итак, в практике жизни последователей отца Александра Меня и отца Георгия Кочеткова есть много общего. Это миссия, катехизация, акцент на образовании, на углубленном, осмысленном вхождении в церковную традицию, содействие общей жизни. И в общинах ПСМБ, и в малых группах новодеревенского прихода встречи на квартирах были центром жизни. Малые группы, общины и братства стали важными экклезиологическими образованиями. Для обоих духовных сообществ характерны христоцентризм, ориентация на общение с текстом Священного Писания, содействие литургической реформе, принципиальная аполитичность(49) , умеренность, нежелание отделяться от РПЦ МП... У обоих духовных движений общие корни. Это "мечевцы", "катакомбники", репрессированные и гонимые в советское время, ищущие духовного обновления неравнодушные священники и миряне 60-80-ых годов. В философско-богословской сфере - представители "парижской богословской школы" и русской религиозной философии. Оба движения привлекательны для научной и творческой интеллигенции. В обоих социопространствах существенен принцип атерриториальности: люди собираются не вокруг мест, а вокруг лидеров, готовых обеспечить надлежащее качество среды общения.
Но есть и отличия.
Обратимся сначала к тому, что принято называть "меневской" традицией. В каком-то смысле, кстати, и отец Георгий Кочетков есть выразитель "меневской" традиции, т.к. он входил в круг тех представителей клира, кого отец Александр приглашал к себе для разговоров и обсуждений. Но, конечно, под "меневской" традицией можно понимать и совсем другое, т.к. практика отца Георгия довольно существенно продвинулась и выделилась в некое самостоятельное явление. Строго говоря, разделение произвести необходимо.
Наверное, можно сказать, отец Александр Мень и его последователи делают акцент на личной и общинной открытости, на честном самостоятельном поиске. Отсюда смелость и готовность идти на риск в отношении исследования искусства, науки, других религий или духовных практик, диалогизм. Свобода мысли в данном случае становится важнее соборности и общей жизни. Изучение Писания также важнее общей жизни. Открытость как в сфере мысли, так и в человеческом плане. Отец Александр Мень был мастером личного общения. Он был совместим со всеми. И при этом границы общин и круга общения были размытые. Отсюда много ярких личностей-последователей, но зачастую эти личности разрознены, у них нет видимого общего дела и единства. Отцы Александр Борисов, Георгий Чистяков, Владимир Лапшин,.. но и Глеб Якунин, Николай Эшлиман, а также Яков Кротов; Лев Регельсон, Владимир Леви, Александр Галич, Лион Измайлов, Надежда Мандельштам, Фазиль Искандер, Тамара Жирмунская, Александр Зорин, Владимир Файнберг, Людмила Улицкая и проч. интеллигенты-одиночки - все эти и многие другие люди так или иначе попали под влияние отца Александра. Его последователи и ученики очень непохожи друг на друга. Опыт отца Александра доказал, что большое многообразие форм церковной жизни может осуществляться не только в границах единой Церкви, но и в границах одного прихода, одного духовного движения... По воспоминаниям Михаила Завалова, общины и группы были очень разные, это "всегда был поиск, эксперимент... никакой попытки создать единый устав и тиражировать общинки не было"(50) . Владимир Илюшенко говорит, что отец Александр не раз напоминал: "Отцы Церкви, как и русские религиозные мыслители, подчеркивали, что существуют две формы религиозности: "открытая", свободная, человечная, и "закрытая", мертвящая, унижающая человека. Вечным примером столкновения между ними является антитеза Евангелия и фарисейства". Открытое христианство основано на вере, любви и свободе, на Божественном откровении, учении пророков, оно ведет диалог с миром и человеком и способно к гибкой, адекватной реакции на всё, что в мире происходит. Оно терпимо и восприимчиво к иным традициям, уважительно к человеческой личности. В противовес этому существует т.н. закрытая модель христианства, которая основана на изоляционизме, конфронтации, идеализации прошлого, ксенофобии, обскурантизме, унижении личности. Такое христианство не принимает ничего нового, подозрительно относится к науке, искусству, общественной жизни... Возможно, экклезиологические основания открытого христианства отец Александр почерпнул в трудах отца Сергия Булгакова, который видел Церковь, Невесту Агнца как живое многоединство, возглавляемое Христом и оживляемое Духом Святым. "После боговоплощения и Пятидесятницы Христос есть глава всего человечества и, следовательно, живет в нем. То же справедливо и по отношению к Духу Святому"(51) . Во всяком случае, в письме Юлии Николаевне Рейтлингер отец Александр писал: "Он (отец Сергий (А.Д.)) был одинок среди обскурантов. И, наверно, мечтал о тех временах, когда его научатся понимать, когда будет складываться "модель открытого православия". Увы, это время ещё не пришло. Но первые ласточки есть"(52) . Закрытое христианство (причем могут быть разные формы закрытости, в том числе вполне благовидные) охраняет своё, оно боится потерять устойчивость, открытая система более уязвима, но зато здесь легко дышится, т.к. во главу угла поставлена любовь.
Открытое христианство подразумевает в том числе открытость к разным формам благочестия и разным типам верующих. Стилистическая терпимость, определенная гибкость, конечно, содействуют выживанию (два храма в центре Москвы в любой момент могли бы отобрать), но, с другой стороны, вынужденный компромисс (в частности, отец Александр Борисов вынужден был принять назначение двух священников, не принадлежащих к "меневскому кругу") часто опасен тем, что может привести к потере идентичности, к потере чистоты, честности и самостоятельности собственного голоса.