Смена караула
Шрифт:
– Беженцы говорят там, на юге, где-то в Ираке, кажется, божество древнее проснулось… Не знаю, верить или нет, но все напуганы до смерти.
– Зуб даю, стопудово это Кетцалькоатль! – ввернул своё слово молодой рекрут и передёрнул затвор автомата, – я где-то читал, что…
– Да что за пургу ты несёшь! – вмешался бородатый мужик с серьгой в ухе, – где Пернатый Змей, а где Ирак! Кетцалькоатль… Ирак это – прежде всего – Вавилон! И этим всё сказано. Там в Вавилоне что-то непонятное происходит. Военные бессильны – у них техника не работает, электроника выходит из строя, очень много жертв. В общем ничего не ясно. Военные молчат. Радио не работает. Да вот, как говорится, слухами земля полнится.
Я сел у костерка и закурил. Вавилон, древнее божество, – задумался я, – если так, то дела наши ой как плохи… С богами мы воевать не приучены,
И тут оно началось. Мы почувствовали какой-то низкочастотный гул. С начала тихий, в виде фона. Потом всё громче и громче. Звук стал более внятным, и стало понятно, что это никакая не техника, и даже не звуки природы, а что-то индивидуальное, самобытное что ли. Звук начался издалека и продолжал нарастать, но все мы понимали, что он всеобщий, и его слышат не только в этой местности, но и повсеместно – возможно и за океаном тоже. Он был адресован абсолютно всем и одновременно, было понятно, что того, кто издаёт этот звук, совершенно не интересует ничья реакция на него. Его походу вообще не интересовало чьё-либо присутствие. Это песнь хозяина территории.
Звук продолжал нарастать. Это чем-то напоминало горловое пение, но усиленное тысячекратно, со множеством обертонов. Стёкла вверху нашего ангара полопались, и нас осыпало осколками. Мы оцепенели от ужаса. У меня пошла носом кровь. У товарищей тоже. Люди катались по полу, закрыв уши руками. Это продолжалось минут пять. Внезапно всё стихло.
Я медленно встал, разминая конечности. Сделал несколько шагов. Достал выданные сигареты и закурил. Ещё чуть-чуть и у меня бы полопались все внутренние органы. Люди в растерянности бродили по ангару. Но потом, как ни странно, первоначальный страх и ужас испарились за ненадобностью. Понятно, что против такого противника нам по любому не устоять, а значит и волноваться незачем. И так всё ясно. И это никакое не древнее божество, по крайней мере, в примитивном человеческом бога-понимании. Оно тут было ещё до нас. И все наши фантазии относительно каких-либо богов и божков тут просто не уместны. И слово «древнее» в данном контексте тоже не имеет смысла. Оно вне истории и времени. Это было очевидно. Да динозавры просто младенцы по сравнению с этим!
Вижу, люди тоже заметно повеселели. Сидят, курят, спокойно чистят оружие, разговаривают о жизни. Какой-то балагур травит байки у костра…
На улице послышались выстрелы. Крики людей. Мы насторожились. Я выглянул и увидел, как колонна беженцев разбегается в панике в разные стороны, люди падают на землю и замирают. С проводов на них пикируют подобно истребителям большие птицы. Их оперение отливает золотом. Птицы никого не едят, а просто клюют своими клювами стрелявших в них в голову и поднимаются обратно на провода. Тут же из-за угла ангара появляется военная машина с громкоговорителем: «Граждане, прекратите стрельбу, это бесполезно, берегите патроны, пули их не берут, не злите их!». Следом прибывает другая боевая техника: выглядит типа как С-300, но меньше. Я такую никогда не видел. Четыре ствола поднимаются, слышится низкочастотное жужжание, наподобие ЛЭП, из стволов вырывается электрический разряд и бьёт по птицам. Четыре золотые птицы, сидящие на проводах, поражённые электрическим разрядом дёргаются, переливаясь всеми цветами радуги, и медленно падают, ударяясь об асфальт с характерным металлическим звуком.
Конец первой сцены
Сцена вторая (заключительная)
Южная ночь. Пустыня. Мы сидим в окопах. Почему-то у меня в руках винтовка Мосина… Где-то впереди, примерно в ста пятидесяти километрах от нас, находится эпицентр. Ближе подходить бессмысленно – там ничего не работает. Гранаты не взрываются, автоматы не стреляют, да и вообще всякое желание воевать отпадает за ненадобностью. Передний край. Мы на Вавилонщине окопались.
Наши башковитые учёные вычислили, что именно этой ночью произойдёт, должен произойти прорыв с той стороны. Было уже несколько «всплесков», и вот теперь оно должно заявить о себе.
Все прекрасно понимают, что наше оружие тут бессильно – это скорее для самоуспокоения, ведь по другому-то мы не умеем. Нам просто нечем аргументировать.
Курить нам запрещают. Типа на просматриваемой территории мы будем как на ладони, если они заметят огоньки… Но, позвольте, – кто это – они? По нам что – кто-то будет стрелять? Чушь! Тому, кто находится в эпицентре вообще нет никакого до нас дела! Оно занимается своими делами. И сдаётся мне, не связанными ни с миром, не с войной.
Земля завибрировала. Послышался знакомый гул. Мы все встали и приготовились неизвестно к чему. Столб света выбился из-под земли и ударил в небо. Огромный! И если мы находимся за сто с лишним километров от него, то он по истине – чудовищно монументален! Никаких звуков. Просто свет, структурированный свет бьёт в небо. По небу расходятся круги. Странно: от этого света не стало светлей вокруг. В пустыне, как было темно, так и осталось… Концентрированный свет, зацикленный сам на себя, не делящийся фотонами с окружающим миром… Мы стояли как заворожённые. Я плюнул на все запреты и закурил. Чего там? Остальные последовали моему примеру: закурили, открыли рты и побросали оружие… Твою же мать…
Это продолжалось неизвестно сколько. Время ускорилось. Внезапно столб света убрался обратно в землю. Запахло озоном. Мы осознали, что уже светает. Тишина.
И тут раздался звонок. Да-да, именно звонок. Как в школе на перемену. Только на много громче… и в пустыне…
На горизонте появилась пыльная дымка, которая стремительно приближалась к нашим позициям. Я инстинктивно схватился за винтовку.
Громкий детский гвалт просто оглушал. Через наши окопы перепрыгивали дети, одетые в советскую школьную форму, с пионерскими галстуками и с октябрятскими значками. Дети бежали, весело смеялись, подбрасывая свои портфели на встречу поднимающемуся солнцу, совершенно не обращая на нас никакого внимания. Сплошной детский поток. Перемена и веселье! Мы же стояли как идиоты в окопах с выпученными глазами и вертели головами. Я увидел себя со стороны. С дурацкой винтовкой, в военной форме, в окопе посреди пустыни. Наверное, мои товарищи – тоже.
Наконец детский поток иссяк. Последний ученик перепрыгнул наши позиции. И эхом к удаляющейся лавине детей прозвучало всем знакомое «учат в школе, учат в школе, учат в школе…». Солнце взошло.
Конец.
2 декабря 2020 г.
Девочка и бульдозер
Случается, что воспоминания всплывают неожиданно… Я бы даже сказал – крайне неожиданно и внезапно. Ничего не было и вдруг – бац по голове, и перед глазами возникает динамичная цветная картинка многолетней давности. И ты наблюдаешь события, о которых не просто не помнишь, и даже следов от них в памяти не осталось. Следов, по которым можно бы было хоть что-то восстановить. А тут – всё сразу и целиком. С сопутствующим всему этому букетом переживаний и размышлений. Тогдашних переживаний, отчасти пропущенных через призму сегодняшнего мировосприятия. В последнее время со мной это стало случаться всё чаще и чаще. Причём всегда в нужное время. Именно тогда, когда я бьюсь над какой-то неразрешимой загадкой. И картинки из прошлого приходят, как я считаю, в качестве подсказок. Надо только суметь их правильно растолковать.
Вот и сегодня утром, собираясь на работу, я вдруг замер в полу-движении. В голове возникла картина из далёкого детства. Настолько яркая и реалистичная, что снова забыть её уже не получится. Есть такое выражение – время собирать камни. Я похоже и собираю. Всё, что когда-то было пережито и благополучно забыто (или же оставлено про запас), теперь возвращается ко мне для переосмысления.
Картина была настолько реальной, что обладай я хоть маломальским художественным талантом, непременно перенёс бы её на холст. По памяти перенёс бы, вернувшись вечером с работы. Я даже вижу: жёлтые насыщенные цвета (божественный свет), плюс ярко-зелёные – масляные краски… И из всего этого просто сквозит потусторонним светом. Холодным и надёжным. Но увы! Бог не дал таланта. А если я, наплевав на это, всё равно бы принялся рисовать, то у меня, как всегда, получился бы «Сеятель», достойный кистей великих художников Кисы Воробьянинова и Остапа Ибрагимовича Бендера.
Итак. Мне лет десять. Я провожу лето у бабушки в небольшом городке на Волге. Мы тогда всё время проводили на реке. Погода всегда была хорошей и солнечной. Может, потому что детство, а может и действительно, тогда климат был лучше. Домой являлись только ночевать и подкрепиться для новых подвигов. Почему-то считалось, что если пасмурно, то купаться нельзя и, значит, день пройдёт впустую. Я тогда сильно переживал о потерянном времени. Впрочем, как и сейчас. А тогда думал: как же так? Раз солнца нет – что и не поплавать теперь? Как бы не так! И выход был найден.