Смерш-2 (1995)
Шрифт:
В одной руке гигант держал факел, из другой сыпался на землю поток серебристой пыли, тающей в воздухе. Факел вычертил какой-то знак, отделившийся текучим пламенем, затем еще один и еще. Каждое движение рук гиганта было исполнено смысла, каждый взмах факела рождал длинный ряд уходящих в небо символов. Но ослепленный Матвей не мог уследить за ними, и знаки таяли, исчезали, унося с собой тайное знание, отчего хотелось плакать и звать кого-то.
– Взгляни на него повнимательнее, – раздался знакомый по прежним снам женский голос.
Матвей напряг зрение и заметил, что великан непрерывно меняется. Казалось,
– Стучись, – долетел сожалеющий шепот невидимой спутницы гиганта, – и откроется, спрашивай – и ответят тебе.
Гигант вдруг нагнулся, глянул на Матвея в упор, и тот узнал то самое лицо, «лицо Будды», отталкивающее и манящее, величественное и простое, безмятежно спокойное и полное огня и силы.
– Инфарх! – прошептал он и, прежде чем проснуться, услышал изумленно-радостный вздох женщины:
– Похоже, он узнал вас, мистер…
Как и всегда после пробуждения, Матвей некоторое время лежал с закрытыми глазами, анализируя сон, эмоции во время сна, а также физическое и психическое состояние. Страх, что он все-таки болен, исчез, он здоров, а сон говорил лишь о том, что в сознание стучится из глубин неосознанной психики какая-то важная информация, «записанная» там на генном уровне. Оставалось ждать, когда она проявится, просочится сквозь барьер внутреннего бытия. Подумав так, Матвей удивился: формулировка возникла сама собой, без участия разума, будто он давно знал, о чем идет речь, хотя ни разу не заглянул в учебники по биологии.
Открыв глаза, Матвей оглядел спальню и поразился ее аскетизму. Конечно, из Рязани он взял с собой кое-какие личные вещи, придающие уют жилищу, но, во-первых, он никогда не обращал на это особого внимания, просто сейчас наступило время, а во-вторых, истинный уют в квартире может создать только женщина. Единственная и неповторимая. Которой в наличии не имелось. Матвей привык жить по формуле: тот, кто в состоянии пожертвовать всем, может добиться всего. И все-таки чего-то ему в жизни не хватало. Даже не женщины – единственной и неповторимой (Матвей улыбнулся), а того комплекса проблем, который обычно с ней связан. Всегда ли он уж так непереносим?
Зарядка, умывание, бритье и завтрак заняли час с четвертью, причем лишь пятую часть времени – последние три процедуры. В четверть восьмого Матвей уже выходил из квартиры. Предстояло заехать в больницу к Илье, встретиться с Ивакиным и найти Горшина, который должен был ввести его в курс дела и предложить план высвобождения Кости Ариставы, захваченного «фискалами» – сотрудниками Федеральной контрразведки.
К стоянке Матвей решил пройти другим путем – через сквер и Малый Бакановский переулок. Времени хватало, и хотелось хоть минуту подышать природой.
Аллеи и скамейки сквера еще пустовали по причине раннего утра, лишь служитель сквера подметал пятачок возле палатки напитков да спешили по делам полусонные прохожие. Солнце еще не поднялось над крышами
Свернув с аллеи к выходу из сквера, Матвей наткнулся на тихо плачущего малыша, которому от силы было года два с половиной. В шортиках и маечке, с сандалией в руке, белоголовый, пушистый, как одуванчик, карапуз являл собой трогательное зрелище. Увидев незнакомого дядю, он перестал всхлипывать, распахнул голубые глазищи, полные слез, и сказал обреченно, как взрослый:
– Вот мама уша… а я потелялся…
Матвей рассмеялся, но потом сообразил, что малыш действительно один, наклонился к нему:
– А куда она пошла, твоя мама?
Карапуз ткнул ручонкой куда-то в глубину сквера, и Матвей, надев ему сандалию, повел в указанном направлении, по пути выяснив, что того зовут Тиша (Тихон, что ли?), маму Вела (Вера, значит), папу Сележа, а воспитательницу Калелия Юльевна. Однако найти маму не удалось, в сквере ее не было, а искать ее на улицах не имело смысла. Поскольку резерв времени исчерпался, Матвей посовещался с малышом, доверчиво цеплявшимся за его руку, и остановил проходившего мимо милиционера в летней форме, высокого, молодого, хотя уже и с брюшком, и с глазами навыкате.
– Извините, командир, вот этот пацан потерялся, я его в сквере обнаружил, а мать куда-то зашла, наверное. Не могли бы вы заняться им? У меня, к сожалению, времени нет, опаздываю.
Сержант нехотя остановился, кинул взгляд на большеглазого карапуза и оглядел Матвея.
– Документы.
– Что? – не понял Матвей. – Какие еще документы?
– Твои. Предъяви документы.
– Да при чем тут мои документы? Малыш потерялся, надо помочь найти родителей…
– Давай предъявляй, – с угрозой пробубнил сержант, берясь за дубинку на поясе. – Кто, куда, как здесь оказался.
– О черт! – Матвей хлопнул себя по бедру, еще раз попытался объяснить свою роль в этом очевидном деле, но потом понял – бесполезно. В голове молодого кретина не было ничего, кроме инструкций, примитивных желаний и жажды власти, и говорить с ним надо было на его языке.
Матвей железными пальцами сжал запястье милиционера с дубинкой, второй рукой схватил его за грудки, привлек к себе и сказал тихо, но так, что сержант побелел:
– Послушай, урод! Вали из органов. Сегодня же! Если я еще раз встречу тебя в форме, скормлю «чистильщикам»! Усек?
Милиционер, сглотнув, дернул головой.
– Ну и ладушки, – миролюбиво закончил Матвей. – Так не забудь. Придешь на работу – сразу рапорт начальству на стол. Я проверю. – Повернулся к малышу: – Пошли, Тихон.
Через несколько минут Матвей сдал «находку» в ближайшее отделение милиции и до стоянки добрался уже без приключений. Думал он о том, что до сих пор в милицию идут зачастую те, кто не нашел себя в жизни: отщепенцы, дуболомы, идиоты, эгоисты, властолюбцы и бандиты, не желающие работать. Иначе трудно объяснить причины постоянного роста преступности. Такие, как этот сержант, с позволения сказать, «блюстители порядка» наверняка живут с подачек рэкетирствующих банд, коммерческих структур и мафии, закрывая глаза в нужное время и в нужном месте на бесчинства хулиганья, прямое воровство и многое другое.