СМЕРШ в Тегеране. Из архивов КГБ
Шрифт:
«Национализм может быть огромным. Но великим — никогда… Когда у оппонента кончаются аргументы, он начинает уточнять национальность… люблю народность как чувство, но не признаю ее как систему… убогий человек, не имеющий ничего, чем бы он мог гордиться, хватается за единственно возможное и гордится нацией, к которой он принадлежит, ничего не сделавший для этой нации… патриотизм и национализм — это не одно и то же — война тому подтверждение. Мы все были вместе солдатами Великой Страны, потому и победили…».
В ответ на жестокость бандеровских бандитов, рассказал друг Николая Григорьевича Кравченко,
Сразу же, когда наши войска в 1944 году вошли в небольшой город Рава-Русская Львовской области, они столкнулись с фактами массового кровопролития. Большую кровь местного населения и наших воинов тыловых частей пролили и проливали здесь два куреня УПА. По данным контрразведки СМЕРШ 1-го Украинского фронта этими куренями руководили ярые националисты под кличками «Эмма» и «Железняк». Кроме того, агентура армейской контрразведки выдала точные места, где обретались эти две банды.
И вот тогда 250-й Кубанско-Черноморский казачий кавалерийский полк был снят с боевых позиций. Он совершил стремительный рейд в наш тыл, и в районе Рава-Русской провел в период с 22 по 29 августа ряд боевых операций по уничтожению активно действовавшего здесь подполья ОУН-УПА. Две сотни бандитов из этих куреней были ликвидированы. При этом деревня Суньковице, в которой находилось значительное сосредоточение уповцев, взлетела на воздух и таким образом была уничтожена, сгоревши дотла. Она элементарно сдетонпровала. Оказалось, в каждом доме имелись, чуть ли не «пороховые погреба». Как раз при пожаре и рвались боеприпасы. После этого в Раве-Русской была завоевана и обеспечена мирная жизнь людям надолго.
В борьбе с радикальными проявлениями украинского национализма Николай Григорьевич Кравченко был непримирим, хотя культурную сторону его всегда приветствовал. Он читал в подлиннике произведения Шевченко и Франко, Коцюбинского и Котляревского.
Работа Особого отдела КГБ, руководимого Кравченко, по борьбе с националистическими проявлениями — это большая тема и требует отдельного рассмотрения.
Конец пятидесятых — это пик властного волюнтаризма Никиты Сергеевича Хрущева. Он теперь вождь государства, хозяин Кремля, Главнокомандующий Вооруженными Силами, Первый секретарь ЦК КПСС, Председатель Совета Министров Союза ССР, обвешанный геройскими звездами. Одним словом, по взятым на себя должностям — Чемпион нации.
Теперь он не боялся ни прежних партийных соратников, ни военных из числа полководцев, ни тем более раздавленную им госбезопасность, — всех неугодных ему он оттер, вывел, уволил, разжаловал, выбросил из обоймы, арестовал, расстрелял.
Живи, рули и наслаждайся!
Прокуроры и прокурорские следователи находились у нового вождя в фаворе. Они помогали выискивать людей, запятнанных разными степенями грехопадения в период ежовщины и бериевщины. Это было время, когда компрометирующие материалы на сотрудников органов госбезопасности уже выскребались со дна. Доставали даже незначительный материал, доводили его до нужной кондиции, до состава «законченного преступления» и предъявляли обвинение. Наверху такая работа приветствовалась. Жертвы подобного разбирательства объявлялись, как чуть ли не пособники Сталина.
По рассказу одного следователя прокуратуры того времени, ставшего потом видным армейским контрразведчиком, он мог вызвать на допрос любого человека, невзирая на заслуги в прошлом. Были такие, — говорил он, — которые посылали нас на три буквы, утверждая свою непричастность к событиям двадцатилетней давности, но большинство покорно соглашалось с нашими доводами, нередко притянутыми за уши.
— Помню, — рассказывал он, — кто-то написал донос на одного известного полковника, воевавшего в отряде Героя Советского Союза Дмитрия Николаевича Медведева «Победители», о том, что он тоже «замазан» в репрессиях тридцать седьмого. Я его вызвал, он пришел и стал рассказывать все, как было. А были незначительные отступления от закона.
— И что, можно было усилить материалы и завести дело по вновь открывшимся обстоятельствам?
— Можно — время играло не в пользу таких людей. Все зависело и от взаимоотношений следователя или прокурора с объектом заинтересованности.
Во Львове у Николая Григорьевича Кравченко были натянутые отношения с военным прокурором Прикарпатского военного округа. Они друг друга не переваривали. Причина — прокурор часто пытался вмешиваться в оперативную деятельность. Генерал Н.Г.Кравченко его несколько раз «отбрил», поставив на место. И как результат прокурор «достал» нужный материал.
Как видите, были и такие перегибы хрущевские в период поиска перегибов сталинских…
Это была еще одна грань хрущевской «оттепели», которую острословы назовут со временем «насморком».
ЦЕСАРСКАЯ НЕ ЦАРСКАЯ
Личная жизнь у Николая Григорьевича никак не складывалась, так как состояла главным образом из выживания в окаянные тридцатые и овеянные военным лихолетьем сороковые — роковые. У военных, в общем-то, было мало частной жизни, они полностью отдавались службе. В чекистских рядах уровень корпоративной замкнутости еще был большим, чем у военных. Как говорится, варились в собственном соку, хотя связь с общественностью была «глубокой».
Это в настоящее время многие люди начали воспринимать свою личную жизнь как что-то отдельное от работы. Работа отделила от себя отдых, и он стал частицей, а иногда и довольно большим куском современной жизни. Нынешнее поколение деловых людей делает все, чтобы карьера не мешала личной жизни, чтобы сама жизнь была залогом гармонии. Они считают, что очень важно находить баланс между работой и жизнью за пределами служебного кабинета или офиса.
Надо признать, — это веление настоящего времени для немногих, позволяющих тратить деньги на красивый отдых.
Чтобы как-то скрасить гарнизонную жизнь, командование и власти часто в то время приглашали артистов и организовывали концерты. Приезжали артисты разных филармоний и творческих союзов.
Во время службы в Германии Николай Григорьевич познакомился с «залетной» артисткой из Театра-студии киноактера, красавицей Эммой Владимировной Цесарской. После концерта был устроен прощальный ужин. Они сидели рядом за праздничным столом. Разговорились, выяснилось — земляки.
— Вот, какая оказалась у меня знатная землячка, — улыбаясь, громко заявил генерал.