Смерть Билингвы

Гунциг Томас

50

Мой дорогой Моктар.

Я так тебе сочувствую. Дао Мин тоже выражает свои соболезнования, он говорит, что эта новость потрясла его до глубины души. Тело твоей сестры доставили на грузовике в целости и сохранности, до похорон оно будет храниться в морге военного госпиталя, если понадобится, хоть до твоего приезда. Это была хорошая новость. Плохая новость состоит в том, что вся церемонии может обойтись очень дорого, если ты будешь настаивать на военных почестях. Надо сказать, никто не понимает, за что твоей сестре такие почести, если она не в состоянии была отличить гранату от пуговицы на манжетах. Но я, конечно, не стану с тобой спорить на эту тему, в конце концов, это же твои деньги. Я жду твоих новостей, ты не ответил на мое предыдущее письмо, и это не очень-то вежливо с твоей стороны. А я ведь писала

о вещах, которые касаются нас двоих, хотя мне и пришлось позаботиться о них самой. Мне всегда казалось, что отношения мужчины и женщины должны основываться на принципе взаимности, нельзя, чтобы только кто-то один из двоих отдавал всего себя, не получая ничего взамен. Любовь моя, я тоже нуждаюсь во внимании и уважении. Таковы уж мы, женщины. Не хочу тебе досаждать, главное для тебя сейчас — остаться в живых, но надеюсь, что ты понимаешь, что я хочу тебе сказать. В любом случае, пожалуйста, дай о себе знать.

Твоя Скапоне, которой так тебя не хватает.

С тех пор, как умерла Сюзи, Моктар со мной больше не разговаривал. Завидев меня, он проходил мимо с отсутствующим выражением, уставившись в какую-то точку далеко за моей спиной. Конечно, я попытался рассказать ему о своей встрече с Моизом и Хуаном Раулем, о том, что наша цель исчезла, и нам незачем больше здесь оставаться, но он никак не отреагировал на это известие. Отмахнулся от моих слов, как от докучных мошек. Я совсем перестал его понимать. Казалось, его поступки подчиняются таинственным законам термодинамики, согласно которым движение не может прекратиться, пока не будет израсходована вся исходная энергия. Одним словом, тот, кто еще недавно был моим лучшим другом, несся по инерции неведомо куда, не сбавляя скорости.

И вот я, не находя себе места от тревоги, надеясь снова увидеть Каролину, чье имя отпечаталось в моем сердце шрифтом «Тайме Нью Роман», от нечего делать и по привычке кому-нибудь подчиняться остался в отряде «Осенний дождь», оправдывая свой идиотский шаг соображениями вроде: «Это или что-то другое, какая разница?» Сегодня, оглядываясь назад, я начинаю подозревать, что среди моих предков попадались самые что ни на есть тормозные улитки.

Было это как раз между Рождеством и Новым годом. Телеканалы суетились изо всех сил, готовя праздничную программу. Все ломали голову, как бы придумать что-нибудь этакое для завлечения публики, которая в тот момент пребывала на грани глубокой депрессии. По мнению телевизионного руководства, нужны были передачи, способные собрать людей вокруг семейного очага, тронуть сердца, вызвать в эти зимние месяцы желание дарить подарки и щедро делиться с ближними. Рекламодатели, которые использовали праздники, чтобы выжать последние соки из всех живых существ, способных потреблять, поддержали эту идею на все сто: нужно дарить подарки и щедро делиться с ближними, не взирая на расходы.

Тогда-то у кабельного телеканала и возник проект, который должен был вернуть ему расположение публики и, конечно, рекламодателей. Так никогда и не выяснилось, кому именно принадлежала идея, такое впечатление, что проект явился из небытия во время одного из многочисленных сеансов мозговой атаки, устроенных руководством канала. Но что было известно абсолютно точно, так это то, что операцию «Дети в опасности» придумал бывший летчик.

Героями этого события, которое предполагалось транслировать в новогоднюю ночь якобы в прямом эфире, должны были стать заходящая звезда Каролина Лемонсид, харизматический командир Ирвинг Наксос, все еще популярный бывший летчик и — впервые на экране — господа Стор из «Келлогс», Боун из «Дженерал Фуд», Тюнинг из «Петрофины» и Спиннинг из «Процессоров Спиннинг». Трое рекламодателей ухватились за этот проект как за прекрасную возможность показать публике, что их компании — это, в первую очередь, не машины, занятые производством капитала, а почти что благотворительные организации. Прошло пять дней с тех пор, как умерла Сюзи. Вместе с Наксосом и бывшим летчиком мы уже двое суток готовили передачу, которая не предвещала никаких сложностей. Кабельный телеканал переоборудовал стоявшую посреди полей старую ферму в некое подобие госпиталя, разместил там кое-какое медицинское оборудование, около сотни коек и нанял нескольких студенток, будущих медсестер, чтобы те изображали медперсонал. Потом в здание свезли детей от пяти до одиннадцати лет, собранных по лагерям беженцев и окрестным деревням. Каролине полагалось петь рождественские песенки, а рекламодателям — раздавать с нашей помощью подарки детишкам. Просто, как дважды два.

Получив свои амфетамины и куртки с рекламой,

мы спустились на парковку гостиницы и стали дожидаться рекламодателей, Каролину, Наксоса и телеведущего. Все технические службы были уже наготове. Это была все та же команда, что и во время нашей первой операции: трое переругивающихся братцев, оператор, который ходил с нами в многоэтажку, и две съемочные группы, разъезжавшие туда-сюда на внедорожниках. Было раннее утро, солнце еще не встало, и в темноте казалось, что мы сидим в холодном подвалё… Кому-то пришло в голову поставить при входе в гостиницу елку, украшенную парой мигающих гирлянд и елочных шаров. Если бы не амфетамины, я бы, наверное, совсем раскис.

Наконец, явились герои дня. Один только Наксос, как всегда, сохранял полную невозмутимость, тогда как Каролина, ведущий и рекламодатели выглядели совершенно разбитыми из-за того, что пришлось вставать в такую рань, а до съемочного павильона предстояло еще долго-долго тащиться по одноколейке. Нас посадили в грузовики, телевизионщики залезли в свои внедорожники, и мы двинулись в путь.

51

Поездка была не из приятных. Все знали про Моктара, все знали про Дирка, но молчали. В кузове повисла неловкая тишина, трудно было себе представить что-то более угнетающее. Неудивительно, что, когда мы после пятичасовой тряски по полям прибыли на место, ведущий заставил нас дважды повторить сцену «высадки из грузовиков».

«Что за зловещий вид! — сказал он нам. — Это же новогодняя программа. Нам нужны улыбающиеся, счастливые лица, а не кучка солдат с постными физиономиями».

Мы залезли обратно в грузовик и вылезли оттуда с идиотскими приклеенными улыбками.

А вот трое рекламодателей пребывали в отличном настроении. Для них это была своего рода развлекательная поездка, хороший способ развеяться после нескончаемых собраний и деловых обедов. Что касается Каролины и Наксоса, то, как бы они ни чувствовали себя тем зимним утром, они оба были профессионалы, а потому прямо-таки светились счастьем и жизнерадостностью. Я бы, может, и не усомнился в их искренности, если бы не вспомнил, что певица поведала мне в тот вечер о Мяснике из оливковой рощи.

«Ни дать ни взять, дурацкая старая ферма», — сказал Дирк, указывая на длинное серое здание. И он был прав. Снаружи трудно было догадаться, что там разместились телестудия, больничные декорации, статистки, изображающие медсестер, и около шестидесяти детей. Когда ведущий запустил нас внутрь, Дирк, который шел рядом со мной, восхищенно свистнул:

— Черт, а они тут неплохо поработали!

Только что выкрашенные стены сияли безукоризненной белизной. В здании поменяли двери, установили перегородки, по углам расставили кое-какое медицинское оборудование, чтобы оно попадало в объективы телекамер, когда те начнут работать. Пять или шесть медсестер сновали туда-сюда среди коек, на которых лежали дети, дополнявшие картину. «Их доставили вчера, — пояснил нам Наксос. — Ночь они провели уже здесь. Их два раза кормили горячим обедом и раздали игрушки, чтобы вели себя тихо. Надо, чтобы вид у них был немного несчастный, никакого лишнего веселья, настроение тоже так себе, но как только Каролина начнет петь, а им станут дарить подарки, они должны быть вне себя от радости».

Пока что дети вовсе не выглядели несчастными, вокруг стоял чудовищный гвалт, смесь криков, смешков и всхлипываний, так что мы с трудом расслышали объяснения Наксоса.

— Мы начнем через час. Публика любит передачи, в которых участвуют дети, но снимать их — жуткая морока. Ничего не поделаешь, много времени пропадет впустую, придется по несколько раз повторять каждую сцену и смириться с тем, что шестьдесят сопляков почти невозможно заставить сидеть спокойно.

При этих словах мимо него промчались трое мальчишек и едва не сбили с ног. Глаза Наксоса злобно сверкнули.

— Я не хочу, чтобы они тут носились туда-сюда, пока мы устанавливаем камеры. Оборудование стоит бешеных денег. Делайте, что хотите, но чтобы они тут больше не бегали. Они должны выглядеть ослабленными! — крикнул Наксос одной из девчонок-медсестер. Та сразу напустила на себя озабоченный вид. Телевизионщики в считанные минуты установили камеры, прожектора, контрольные экраны и микрофоны. Дети внезапно успокоились и, как зачарованные, стали следить за происходящим. Четверо рекламодателей вместе с ведущим попивали кофе, Каролина, сидя на кровати и держа на коленях кудрявую девочку, проверяла микрофоны. Моктар с мрачным видом наблюдал за всей этой суетой из дальнего угла, и меня вдруг охватила острая жалость к этому человеку, который навсегда лишился всего самого дорогого в жизни.