Смерть – дело одинокое
Шрифт:
– Ерунда, Фанни, бред собачий. Это смерть не остановит, ты и сама прекрасно знаешь. Но все равно я ничего не притащу к тебе, кроме самого себя, Фанни, и моей любви, как все эти годы.
Мои слова растопили гималайские льды.
Фанни медленно повернулась, как большая карусель, и тут мы оба вдруг услышали музыку: пластинка, оказывается, уже не шипела, а давно играла.
«Кармен».
Фанни Флорианна запустила пальцы за пазуху и извлекла черный кружевной веер: легкое движение – и он раскрылся, как распустившийся цветок. Фанни кокетливо
Она пела. Пела и двигалась в такт.
Мне казалось, будто я вижу, как медленно поднимается тяжелый занавес «Метрополитен-опера» и окутывает Гибралтарскую скалу, вижу, как он колышется и кружится, подчиняясь движениям одержимого дирижера, способного зажечь энтузиазмом танцующих слонов или вызвать из океанских глубин стадо белых китов, пускающих фонтаны воды.
К концу первой арии у меня снова полились слезы.
На этот раз от смеха.
Только потом я подумал: «Господи боже мой! Впервые! У себя в комнате! Она пела!»
Для меня.
Внизу на улице день был в разгаре.
Я стоял на залитом солнцем тротуаре, покачиваясь, смакуя оставшийся во рту вкус вина, и смотрел на второй этаж.
Оттуда неслась прощальная ария. Мадам Баттерфляй расставалась с молодым лейтенантом – весь в белом, он покидал ее навсегда.
Мощная фигура Фанни возвышалась на балконе; она смотрела вниз, ее маленький, похожий на розовый бутон рот печально улыбался: юная девушка, томившаяся за круглым, словно полная луна, расплывшимся лицом, давала мне понять, что музыка, звучащая в комнате за ее спиной, говорит о нашей дружбе, о том, что на какое-то время расстаемся и мы.
Глядя на Фанни, я вдруг подумал о Констанции Раттиган, запертой в мавританской крепости на берегу океана. Мне захотелось вернуться и расспросить Фанни, что между ними общего. Но она, прощаясь, помахала рукой. И мне ничего не оставалось, как помахать в ответ.
Теперь погода наладилась, и я был готов вернуться в Венецию.
«Ну, держись, лысеющий коротышка, ты и на детектива-то не похож, – мысленно пригрозил я. – Держись, Элмо Крамли, я еду!»
Но кончилось все тем, что я, как безвольная тряпка, переминался с ноги на ногу перед венецианским полицейским участком.
И ломал себе голову: кто же этот Крамли, скрывающийся за его стенами, – Красавица или Чудовище?
Я слонялся по тротуару, пока из верхнего зарешеченного окошка не выглянул кто-то, похожий на Крамли.
И я смылся.
От одной мысли, что он снова раскроет пасть и, как паяльной лампой, опалит персиковый пушок на моих щеках, сердце у меня уходило в пятки.
«Господи, – думал я, – ну когда наконец я решусь встретиться с ним лицом к лицу и выложить свои мрачные догадки, которые копятся у меня в ящике для рукописей, словно пыль на могильной плите? Когда?»
Скоро.
Это случилось той же ночью.
Около двух часов перед моим домом разразился небольшой ливень.
«Глупости! – думал я, не вылезая из постели и прислушиваясь. – Что значит «небольшой ливень»? Насколько «небольшой»? Три фута в ширину, шесть – в высоту, и пролился он всего в одном месте? Дождь промочил только коврик у двери и тут же кончился? Нигде больше не выпало ни капли?»
Вот черт!
Соскочив с кровати, я широко распахнул дверь.
На небе ни облачка. Яркие звезды, ни дымки, ни тумана. Дождю неоткуда было взяться.
Но возле двери поблескивала лужица.
И виднелась цепочка следов, ведущих к дверям, и другая – уходящие следы босых ног.
Наверно, я простоял секунд десять, пока меня не прорвало: «Ну хватит!»
Кто-то стоял возле дверей, мокрый, стоял не меньше чем полминуты, гадал, сплю я или нет, хотел постучать и ушел в сторону океана.
«Нет, – прищурился я. – Не в сторону океана. Океан справа от меня, на западе».
А следы босых ног уходили влево, на восток.
И я последовал за ними.
Я бежал так, словно мог догнать небольшой ливень.
Пока не добежал до канала.
Там следы оборвались на самой кромке берега…
Господи боже мой!
Я уставился вниз на маслянистую воду.
Было видно, в каком месте кто-то вскарабкался на берег и по ночной улице пошел к моему дому, а потом побежал назад – шаги сделались шире. И что?..
Нырнул?
Господи, да кому взбредет в голову плавать в этой грязной воде?
Кому-то, кто ни о чем не думает и не боится заболеть? Кому-то, кто любит появляться по ночам и отбывать в ад то ли ради забавы, то ли в поисках смерти?
Я медленно шел вдоль канала, напрягая глаза, стараясь разглядеть, не нарушится ли где черная поверхность воды.
Приливная волна отхлынула, нахлынула снова, в проржавевшем открытом шлюзе плескалась вода. Проплыла стая мелких тюленей, но оказалось, что это всего лишь плавающие на поверхности водоросли.
«Ты все еще там? – шептал я. – Зачем приходил? Почему ко мне?»
Я втянул в себя воздух и затаил дыхание.
Мне почудилось, будто в выдолбленном в бетоне тайнике, под небольшим цементным бункером, по другую сторону ветхого моста…
Я вижу вихор сальных волос, а пониже лоснящийся лоб. На меня глядели глаза. Это могла быть морская выдра или черный дельфин, почему-то заблудившийся и застрявший в канале.
Голова, наполовину торчавшая из воды, долго оставалась на поверхности.
И я вспомнил, как еще мальчиком читал романы про Африку. Там рассказывалось о крокодилах, обосновавшихся в подводных пещерах по берегам реки Конго. Эти твари забивались в пещеры на дне и лежали там. Они прятались в своих тайных убежищах, выжидая, когда какой-нибудь идиот рискнет проплыть мимо. Тогда рептилии стремительно покидали свои подводные укрытия и пожирали жертву.