Смерть дикаря
Шрифт:
* * *
Граф Артов был одною из тех северных натур, одаренных удивительным самообладанием и скрытностью.
Несколько минут он стоял неподвижно, устремив глаза на конверт, который казался ему надписанным рукою его жены. То был действительно растянутый и несколько крупный почерк.
«В этом конверте, — подумал граф, — заключалось письмо к Роллану де Клэ, то есть к человеку, который, по словам графини, преследовал ее своими несносными любезностями и хотел даже пробраться к ней в Гейдельберг, в ее виллу на берегу Неккара».
Граф сейчас же вспомнил
Но Рокамболь следил за ним, и когда граф ушел, то он посмотрел на часы и пробормотал:
— Теперь полночь, если не случится только чего-нибудь непредвиденного, все идет пока очень хорошо. Баккара, конечно, ждет своего мужа, если только она воротилась от своей сестры. Можно предполагать, что этот барин разразится припадком горячки и, пожалуй, убьет ее без всяких объяснений.
На губах Рокамболя показалась улыбка.
— Эта развязка, — прошептал он, — будет коротка, а вообще самые короткие мелодрамы считаются всегда лучшими… Если же, напротив того, графини еще нет дома, то граф, вероятно, отправится к нему… И тогда выйдет преуморительная история… Ребекка не посмеет нарушить моих приказаний, она, наверное, уехала уже теперь от Роллана, и объяснение его с графом выйдет презабавное.
И Рокамболь опять принялся за чтение Times.
В это время граф Артов мчался во весь опор в улицу Пепиньер. На дворе отеля стоял заложенный купе графини; пар, валивший от лошадей, прикрытых попонами, свидетельствовал, что она только что приехала.
— Давно ли ты здесь? — спросил граф, выходя из фаэтона.
— Ее сиятельство приехали сию минуту, — ответил ему кучер.
Граф молча поднялся по лестнице.
Баккара действительно сейчас только приехала от сестры, с которою провела целый вечер. Когда муж ее вошел, графиня сидела на кушетке в своем будуаре. Ее спокойное лицо осветилось радостью, столь чистой и целомудренной, когда вошел граф, что он почувствовал себя как бы завороженным этим спокойствием.
— Здравствуй, друг! — сказала она, протягивая ему руку. — Какой ты милый, что возвращаешься домой всегда аккуратно.
Граф взял руку графини и сел подле нее. Он был очень бледен, но ни малейшая молния гнева не сверкала в его глазах, и графиня, несмотря на свою проницательность, не заметила сначала его мучительной тоски.
— Какой, однако, ты серьезный! — заметила она. — Ты, верно, проигрался?
Граф молча пожал плечами.
— Уж не разлюбил ли ты меня? — тихо спросила она. У графа потемнело в глазах; он провел рукою по лбу, как будто его преследовало какое-то страшное видение. Однако ж он сейчас же оправился.
— Милая моя Луиза! — проговорил он. — Позволь мне приложить мою руку к твоему сердцу.
Графиня не понимала его, но немедленно взяла своего мужа за руку и сама прижала ее к своему сердцу.
Оно билось совершенно спокойно и ровно; улыбка не сбегала с ее уст, а взгляд выражал обычную меланхолию.
— Но что с тобой, мой возлюбленный Станислав? — спросила она. — К чему все эти глупости?
— Луиза! — сказал он. — Позволь задать тебе несколько вопросов.
— Сделай одолжение, господин пристав! Какое же я сделала преступление?
— Не знаю, — проговорил он холодно. Графиня посмотрела на своего мужа.
— Господи, не помешался ли он? — прошептала она.
— Кажется, — ответил ей граф тоном глубокого убеждения.
Баккара вздрогнула и невольно взволновалась.
— Ты только что приехала? — спросил он.
— Да, сию минуту.
— Ты была у сестры?
— Разумеется, у сестры.
— А! — прошептал граф и задумался.
Баккара мгновенно поняла, что ее муж находится в припадке ревности.
Быть может, другая женщина, более молодая, более гордая, не столь любящая и, главное, не столь опытная в житейских треволнениях, возмутилась бы при одном намеке на подозрение… Но графиня называлась прежде Баккара; она знала, что воображение поддается предвестникам несчастия слишком скоро для того, чтобы самый доверчивый и самый благородный человек мог бы постоянно быть огражден от подозрительности.
Она ограничилась тем, что посмотрела на своего мужа и сказала ему, улыбаясь:
— Бьюсь об заклад, что ты ревнуешь меня?
— Это правда, — ответил граф, невольно побежденный спокойствием жены.
— Ну, так исполни же свой долг — употреби права мужа и спрашивай меня, мой дорогой Станислав.
— Ты, кажется, говорила мне, — пробормотал граф с некоторым замешательством, — что Роллан де Клэ ухаживает за тобой?
— Сначала в Бадене, а потом в Гейдельберге. Он вытащил меня из воды, когда я и не воображала тонуть, потому что умею плавать, и счел необходимым назвать себя моим избавителем.
— Именно так.
— Я знаю только то, что де Клэ отъявленный фат, он способен хвастаться своими любовными удачами, даже и такими, каких у него никогда не бывало. Поэтому-то я и не принимала его… Однако ж, так как я все-таки считаю себя обязанной ему, мне хочется просить тебя об одном позволении.
— Говори, — сказал граф, решившись выслушать жену до конца.
— Завтра вечером у нас будут некоторые из твоих друзей, между прочими д'Асмолль, ты ведь, кажется, приглашал его, без церемонии, на чай!
— Да, что же?
— Ну, так позволь мне пригласить этого де Клэ. Мы поблагодарим его; через неделю он привезет нам свою визитку, ты пошлешь ему взамен свою, — тем дело и кончится.
— И больше ничего?
— Положительно ничего.
— Ты не видала его по возвращении?
— Не видала!..
— Странно!.. — проговорил граф, полуубежденный спокойствием жены.
Но Баккара нахмурилась.
— Послушай, милый Станислав! — сказала она, взяв его за руку. — Объяснимся, пожалуйста. Ты такой добрый, такой благородный человек, ты слишком хорошо знаешь мою любовь к тебе, чтобы обижать меня без всякой причины.