Смерть экс-любовника
Шрифт:
– Она идет к еде! – прошептала я. – Давай заговорим с ней.
Мы последовали за Агнес к шведскому столу. Она деловито наполняла тарелку едой.
– Попробуйте суп! – предложила Фредрик. – Он кажется сливочным, хотя в нем нет ни капли молока.
– Вам не хватит рук, – вступила я в разговор. – Давайте я налью в другую тарелку.
Если даже Агнес и показалось странным, что две незнакомки понуждают ее поесть супу, то она никак этого не показала и позволила проводить ее к свободному столику. Усевшись, она принялась за еду. Фредрик позаимствовала с соседнего столика хлебницу и посоветовала Агнес взять хлеб, выпеченный из кисловатого теста.
Я представила Фредрик жене Чарлза и напомнила, что мы встречались, хотя и мельком, на чтении завещания.
– Мне так жаль вашего деверя, – добавила я.
– Дэвида? – спросила она, отламывая кусочек хлеба. У нее был маникюр, но ногти были короткими, а руки широкими и грубыми, как у людей, много работающих в саду. – Спасибо. Теперь о нем заботится Бог. Но мы не были близки.
– Разве?
Она отрицательно покачала головой:
– Он не любил меня, ведь я человек не творческий.
Как странно слышать такое. Потому что в некотором смысле все мы талантливы.
– Но я, конечно, благодарна ему. Столько денег. Поместье. Страховка.
Мы с Фредрик кивнули. Да, миллионы долларов заставляют испытывать чувство признательности.
– Наверное, Дэвид очень любил своего брата, – произнесла Фредрик.
– Под конец своих дней. – Агнес принялась за турнедо из говядины. Нож она держала в правой руке, вилку – в левой; это у меня ассоциировалось либо с семейным благосостоянием, либо с европейским воспитанием. – Он полюбил его не так уж давно. Какое-то время они не общались. Стыдно, что им понадобилось столько времени на примирение. – Агнес тщательно жевала. – Эти деньги очень бы пригодились нам раньше, а теперь Налоговая служба станет кружить над нами подобно стервятникам. Да кто об этом думает?
Я не стала напоминать ей, что деньги по страховке обычно недоступны до тех пор, пока человек, чьи это деньги, жив.
– Насколько я знаю, у вас с Чарлзом есть виноградник, – сказала я. – Это, должно быть, дело трудное.
Агнес посмотрела на меня, и я поразилась, какие у нее зеленые глаза, ослепительно красивые на простом в общем-то лице.
– Он называется «Артемида». Вы слышали о нем? Им занимались пять поколений моей семьи. Нас должны были лишить права на него на следующей неделе.
– На следующей неделе? – Мы с Фредрик переглянулись. Агнес кивнула:
– У нас была задолженность по выплате налогов, и один из соседей положил глаз на наше имущество, на следующей неделе должен бьш состояться аукцион. Но Чарлз смог взять кредит прямо перед Рождеством – в счет наследства, которое мы должны были получить, – и таким образом решил проблему. Хотя, разумеется, проценты огромные.
Мы с Фредрик энергично закивали.
– Дэвид почти ничего не говорил о том, что он нам оставит. Представьте только: мы получили бы эти деньги, но слишком поздно, и не смогли бы спасти «Артемиду». Отец Боб считает то, что произошло, чудом. Люди говорят: «Ну, вы могли купить другой виноградник». Но он был бы далеко не таким. Это же земля. Словно твоя собака умирает, а тебе говорят, что легко можно завести новую.
– Вы абсолютно правы, – заверила Агнес Фредрик. – Держу пари, что вы выросли в том доме. Ничто не заменит нам воспоминаний детства.
– Да. А Дэвид этого не понимал. Чарлз часто писал ему и приглашал на Рождество или на другие праздники, но Дэвид ему не отвечал, пока не заболел раком. Он мог одолжить нам денег в любое время, но ждал до тех пор, пока не начал умирать. А затем лишение права выкупа закладной. Затем заявка на получение ссуды… Все происходило так стремительно. Мы очень устали.
– Вам, должно быть, тяжело пришлось, – проговорила Фредрик, изучая хлебницу. – Вам всем.
Агнес принялась за второе турнедо из говядины.
– В последние месяцы братья стали очень близки – с тех пор как Дэвид приехал к нам. Его привезла на машине ассистентка. Виноградник потряс его. Мне от него толку не было, конечно. Но он же шоумен. Они все такие.
– Какие? – спросила я.
– Любители эффектов.
Я нахмурилась. Это прозвучало так, будто Дэвид был легкомысленным. Но это неправда! Да, он был профессиональным актером, имел склонность к театрализации и лучше всего чувствовал себя в толпе. Ясно, что Агнес не стала бы действовать в его интересах и не чувствовала к нему особой благодарности. Меня интересовала дружба Руперта с Чарлзом и мысли актера по поводу лишенной обаяния Агнес.
– Наверное, вы с Чарлзом пытались привлечь к винограднику внимание других инвесторов, – предположила я.
Агнес принялась за суп. Зачерпнула ложкой, понюхала, подула, затем, какое-то время подержав во рту, с шумом проглотила. Подобным образом дегустируют вина.
– Ни у кого не было таких денег. Ни у кого из наших друзей по церкви.
– А как насчет представителей мира мыльных опер? – спросила я. – Чарлз должен был знать кого-то из них еще до того, как утратил связь с Дэвидом. Скажем, Руперта Линга.
– Или Джо Рафферти, – подсказала Фредрик, Агнес кашлянула.
– Они шоумены и думают, что виноградники – это гламурно. При словах «образцы почвы», «рабочие-иммигранты» все начинают зевать.
Я посмотрела на Чарлза. Он стоял у камина с Риком, Дафной и другими гостями. Все хорошо одеты, у всех в руках высокие бокалы с шампанским; свет отражается от золотистого вина. Это была настоящая рекламная кампания – а у Агнес грязь под ногтями. Но эта грязь значила для нее немало.
Фредрик пнула меня под столом и выгнула брови, словно говоря: «Продолжай, продолжай – вытяни из нее как можно больше информации». И я задала актуальный для нас вопрос:
– Как вы думаете, Агнес, кто убил вашего деверя?
– Грабитель. Дэвиду следовало иметь при себе пистолет. Или собаку.
В ее голосе не прозвучало ни капли сомнения. Никто из моих знакомых не разделял подобного мнения. Я встала.
– Удачи вам в вашем деле! – сказала я и пожала супруге Чарлза руку.
– Попробуйте тарте татин, – добавила Фредрик. – Кстати говоря, у вас очень хороший костюм. От него веет новой вещью от Сент-Джона?
– От «Шанель», – ответила Агнес. – Это Чарлз уговорил меня, как только мы получили кредит! Я ничего себе не покупала с самого медового месяца. Но здесь все такое дорогое!