Смерть – это круто

Бойл Т. Корагессан

Он закрыл за собой дверь, думая о том, что ему надо поговорить с ней об этом, – о том, как уходить и оставлять дом открытым настежь, – этому нет никаких оправданий, даже если она совсем потеряла рассудок, думая о судьбе слонов или об операции на молочной железе, которую недавно перенесла ее сестра. На кухне, помучившись с открытием крышки баночки с прописанным ему лекарством, сконструированной таким образом, чтобы ее не смогли открыть дети, Эдисон извлек пилюлю и запил ее стаканом клюквенного сока. Он только потянул на себя дверь холодильника, чтобы достать горох, когда донесшийся сверху звук

заставил его затаить дыхание. Это был тихий звук, издаваемый деревянными поверхностями, трущимися друг о друга, какой издает открывающийся ящик комода из старого, слегка рассохшегося дуба. Он не дышал до тех пор, пока не услышал легкий скрип – ящик задвинули обратно, и ответное эхо – выдвинули следующий.

Эдисон хранил дома три пистолета, три одинаковых «Smith amp; Wesson», – три 9-миллиметровых стальных орудия, два из которых никогда не стреляли. Он отправился за тем, что валялся в одном из отсеков кладовой, за грудой старых телефонных книг. Подержал его в руке какое-то время, прислушиваясь, затем убедился в том, что тот заряжен, снял пистолет с предохранителя и отправился вверх по лестнице. Стояла тишина. На стенах над ним пересекались тени, воздух был густ и наполнен медленно оседающей пылью, на оконном стекле виднелись следы от мух. Он был в своем доме, среди знакомых вещей, но все казалось ему странно искаженным и незнакомым, так как никогда прежде он не поднимался по лестнице своего дома с пистолетом в руке, – и все же он не ощущал нервозности или напряжения. Он представил себя охотником в лесу, в котором кондиционируется воздух.

Вот он прокрался в спальню – в хозяйскую спальню, в то место, где Эдисон в одиночестве спал на большой старинной кровати последние три недели, – там, спиною к двери, стоял человек, по движению его плеч было заметно, что он что-то перебирает. В голове Эдисона застучала фраза: «Копается в комоде». А затем еще одна – та, что он тысячу раз слышал по телевидению и сам использовал ее в таком количестве эпизодов «Дикой улицы», что и не сосчитать: «Стой». И теперь он произнес это слово голосом, напоминающим лай, и он не мог не добавить к нему эпитета, для вящего эффекта.

– Стой, ублюдок, – произнес он. – Стой, ублюдок!

И тогда Лайл, одетый все в тот же светлый европейского покроя костюм, что и вечером накануне, повернулся, опустив руки.

– Эй, приятель, – проговорил он, и в его голосе будто бы сконцентрировался весь солнечный свет в мире – никаких забот, никаких проблем. «И как вы произносите слово Калифорния?» – Я лишь зашел повстречаться с тобой, принял твое приглашение, помнишь о нем? Потрясающий домик. Я действительно рылся в твоем антиквариате, ты коллекционер, или его собирает твоя жена?

В руках Эдисона был пистолет. Пистолет, из которого он стрелял лишь один раз, в помещении, в ряд целей, выставленных для стрельбы – двенадцать попыток в час, и не было ни одной цели, которая оказалась бы достаточно большой, чтобы он смог попасть в нее. А, может быть, это был совсем другой пистолет? Может быть, он стрелял из того, что спрятан под раковиной в хозяйской ванной, или того, что лежит за портьерами в парадной гостиной. Пистолет был холоден и тяжел. Он не знал, что теперь с ним делать, и продолжал держать его в руке, словно подарок на вечеринке.

– Слушай, приятель, убери-ка эту штуку, ладно? Ты меня пугаешь.

На Лайле были двухцветные ботинки и стильный галстук, окрашенный вручную. Он откинул волосы со лба, и это движение выдало его – рука дрожала.

– Я хочу сказать, что постучался, и все такое, но никто не откликнулся, так? Ну, я и зашел подождать, так что мы могли бы поговорить о том, о сем – разве ты не так сказал: поговорить о том, о сем?

Тут в голову ему пришла мысль, что Лайл был точно таким же, как и парень на берегу, – только он вырос, все та же насмешка и ненависть.

– Ты, тип, – сказал Эдисон. – Ну, ты и тип, разве нет?

Вот перед ним – вздернутая губа, безжизненная пустота голубых глаз.

– Какой тип? Я не понимаю о чем ты, приятель, я хочу сказать, я пришел, по твоему приглашению, чтобы…

– Ты воруешь драгоценности. «Ловкий взломщик». Это ведь ты, не так ли? – мысль об этом оказалось для него подобна прозрению, горькому прозрению, обжигающему, как жгла раскаленная игла, с помощью которой мать обычно вскрывала кожу на месте занозы, вонзившейся в палец, а он пронзительно визжал от боли. – Дай-ка я взгляну на твои карманы. Ну, выворачивай карманы.

– Поговорить о том, о сем, – проговорил Лайл, но фраза теперь звучала горько, гнусаво и злобно. – Разве не так говорите вы, пижоны, вы, битники, потертые благородные господа? Дух захватывает, так? – И он вытащил из кармана ожерелье, одну из вещей Ким, оставленных ею в спешке. С минуту он подержал ожерелье в руке – изысканную блестящую вещицу из тонкого кованого золота, увенчанную гроздью драгоценностей, а затем уронил ее на ковер.

– Знаешь, я скажу тебе одну вещь, Эдисон, – твоя программа выжатого лимона не стоит. Любоваться на задницу и то было бы интересней, я и мои приятели хохотали над твоим шоу до одурения, понял? А твой оркестр, твой душераздирающий оркестр, он был еще хуже.

Снаружи, за Лайлом, за шторами и занавесями, светило солнце, солнце лежало на всем, будто его намазали как жирный крем, и окно, обрамлявшее эту картину, напоминало не что иное, как огромного размера телевизионный экран. Эдисон почувствовал, что внутри что-то оборвалось, обрушилось и умерло, как умирает засохшее растение, и он задал себе вопрос: «А принимал ли он кодеин?» Для него стало почти сюрпризом, когда, взглянув вниз, он увидел, что все еще держится за пистолет.

Лайл прислонился к комоду, поискал сигарету в кармане, сунул ее в зубы и быстро чиркнул зажигалкой.

– И что ты собираешься делать? Стрелять в меня? – сказал он. – Учти, мои слова против твоих. Я хочу сказать, где твои свидетели? Где украденная собственность? Ты ведь пригласил меня, так? «В любое время», – разве ты не так сказал? И вот я здесь, почетный гость, и, возможно, у нас вышел спор, и у тебя немного съехала крыша – со стариками это часто бывает, разве не так? Разве время от времени они не сходят с ума?

Он выпустил голубоватый дымок.

– А, черт, я хочу сказать, я был здесь, оформляя свои списки, я подумал, что этот дом открыт и зашел внутрь, совершенно без задней мысли, а внезапно здесь мужик с пистолетом… и кто бы это был? Это ты.