Смерть ей к лицу
Шрифт:
На другом конце провода не спешили с ответом. Думали. Ну-ну. Думай, соколик, думай. Я предлагаю тебе куда больше твоего месячного жалованья. И чтобы добить своего собеседника, тут же добавила:
— И, скажем так, еще сто для твоего персонала. На хорошую выпивку.
— Тоже мне хорошая выпивка на сто, — почему-то обиделся Жорик, словно он каждый день только и делал, что хлобыстал коньяк по сто пятьдесят баксов за бутылку. Правда, тут же, будто боясь, что я передумаю и скажу ему бай-бай, выдал встречный вопрос: — А кровь животных тебе никак?
— Не-а, Жорик. Только человеческая. Такой вот заказ.
— Да уж, заказик. А почки тебе не понадобится, случаем, запасной? Ты чем там занимаешься, уйдя со службы?
— Много вопросов, Жора. Так как насчёт трехсот долларов?
— Нужно подумать, — задумчиво заключил он.
— Так не пойдёт. Мне нужно знать ответ сразу. Либо — да, либо я поищу другого красавца-хирурга.
— Поищешь. Ты поищешь, — глубокомысленно заявил он, как бы намекая на знание всех моих интимных тайн, а затем, тяжело вздохнув, сокрушённо произнёс: — Ладно. Позвони мне через пару часиков.
Так-то лучше. Я бросила трубку рядом на сиденье.
Впереди, увеличиваясь в размере, вырастал указатель, который сигнализировал о том, что я приближаюсь к заветному району.
Честно говоря, ничего особого я не ожидала от встречи с родителями Марины.
Но, как частенько бывает, именно там, где ничего не ждёшь, судьба подбрасывает тебе удачу.
Родители Марины жили в деревянном одноэтажном домике, который терялся среди иных строений поселка городского типа.
Покосившийся заборчик, покосившаяся калитка, да и сам домишко был какой-то однобокий. Н-да, подумалось мне. А мог бы банкир и получше хатку своей теще срубить. Или хотя бы эту подновить. Может, у него с тещей нелады?
Оставив машину у заборчика, я подошла к калитке и очень осторожно, боясь, что та от решительного соприкосновения может, чего доброго, и с петель слететь, толкнула ее от себя.
Калитка жалобно скрипнула и раскрылась наполовину, уперевшись в землю.
Этого пространства мне оказалось достаточно, чтобы пройти на территорию хозяйства родителей супруги Лазутина.
Меня не встретил ни лай собак, ни оклик обитателей дома.
Такое было ощущение, что здесь все вымерли.
Прислушиваясь, я двинулась к дверям избы. Поднялась по деревянным, местами прогнившим ступенькам крыльца и хотела было постучать в дверь, как та сама приоткрылась, и передо мной предстала, тяжело переступая, пожилая женщина.
Юбка почти до земли, поверх передник, сверху какое-то подобие кофты-свитера, на голове косынка. Невысокая и согбенная то ли от нелегкой жизни, то ли от тяжелой работы, а может, и от того и от другого вместе.
Неужели это мать красавицы Марины? Такое не укладывалось в голове. Ну просто никак.
— Здравствуйте, — произнесла я. На что получила совсем странный ответ.
— Погода жаркая. — Взгляд у женщины был какой-то опустошенный, она смотрела куда-то вдаль, мимо меня, словно меня и не существовало. — Плохо. Опять огурцы завянут.
Глядя на неё, невозможно было понять, сколько же ей лет. Руки были довольно чистые, даже молодые, несмотря на то что она наверняка проводила много времени в огороде, копалась в земле. Они могли бы принадлежать женщине, которой не больше пятидесяти. А вот лицо… На лице не было ни одного живого места от морщин, а под глазами кожа свисала мешками. Глядя на лицо, меньше семидесяти никак не дашь. Этакое странное сочетание. Словно руки оторвали у более молодого тела и прищепили к старому туловищу. Просто кошмар.
Женщина продолжала смотреть мимо, больше никак на меня не реагируя.
— Вы мать Марины? — на всякий случай спросила я, с некоторой осторожностью наблюдая за этой странной женщиной.
— И картошка вся погорит, — ответствовала мне она, как-то недовольно повертев головой, будто от урожая картошки у нее зависела вся дальнейшая жизнь.
— Можно мне с вами поговорить? — из последних сил попыталась я наладить диалог, чувствуя всю безнадёжность этого дела.
— Здравствуйте, — произнесла она, уставив на меня глаза. Я даже крякнула. Может, она на тормозе? Как в том анекдоте?
— Поговорить можно? — с надеждой переспросила я, отступая на всякий случай на шаг назад.
— Я мать Марины, — добила она меня.
Ну, всё. Кранты. Дочка лунатик. А мать сумасшедшая, как пить дать.
— Здесь, кроме вас, кто есть? — робко поинтересовалась я.
Старуха вдруг оживилась, подхватила пустое ведро, которое стояло у порога, и отправилась к колодцу, на ходу непонятно кому рассказывая:
— Маринка хорошая девочка. Умненькая, прилежная, я ею всегда гордилась. Она должна стать большим человеком. Непременно должна…
Женщина закрутила ворот, поднимая из глубин колодца воду. Я побоялась предложить ей свою помощь. Чего доброго, мои намерения еще неправильно будут истолкованы женщиной, и ответная реакция может оказаться для меня уж если не плачевной, то где-то нежелательной.
Ловко вытащив ведро, она перелила воду в свое и прицепила колодезное на гвоздик, вмурованный в цементную основу колодца.
— Огурцы повянут, картошка выгорит, — принялась она тянуть своё, склоняясь над ведром. — Всё погорит… Маринка всегда говорила — давай помогу. Не позволяла мне делать тяжелую работу. Умная она у меня была. Очень умная. Далеко пойдёт девушка. Ой, далеко.
Она подхватила ведро и потащила его к крыльцу. Я испугалась, что женщина исчезнет, так ничего мне и не сказав. В то же время я понимала, что ничего путного я от нее так и не услышу. Выходит, зря сюда тащилась?
— А ваша вторая дочь? — этак провокационно спросила я.
Женщина осторожно поставила ведро у дверей дома, неторопливо обернулась и, словно не слыша моего вопроса, уставилась вновь в никуда.
— Маринка всё понимала. Умненькая была всегда. Далеко пойдёт.
Затем неожиданно встрепенулась и уже другим голосом продолжила: