Смерть ей не к лицу
Шрифт:
Перво-наперво Анжелика (природная брюнетка, красившаяся в золотисто-белокурый цвет, который очень шел к ее лицу с тонкими черными бровями) решила включить блондинку и потянуть время.
— Э… — прощебетала она, хлопая ресницами и очень достоверно изображая смущение. — Ирина Мазова, говорите?
— Алмазова, — поправил шкаф, снисходительно взирая на нее.
— А! Сейчас, минуточку…
Но никакого «сейчас» не получилось, потому что как раз сейчас зазвонил телефон, из врага номер один превратившийся в спасительного друга.
Улыбнувшись на всякий случай собеседнику,
— Алло!
…В номере семьсот девять Аркадий как раз заканчивал как попало заталкивать вещи Иры в последний чемодан. Молодая женщина сидела на стуле, не пытаясь даже делать вид, что она помогает своему спутнику, и упрямое выражение ее лица выводило банкира из себя.
— Ира, мы все забрали? Ничего не забыли?
Ира Алмазова перестала делать вид, что она рассматривает, какой оттенок имеют летние сумерки за окном, и повернула голову.
— Что? — рассеянно спросила она.
— Я спрашиваю: мы ничего не забыли? — уже с раздражением спросил банкир.
— Я никуда не поеду.
Услышав эти тихие слова, произнесенные между тем крайне отчетливо, Аркадий остолбенел.
— Что ты сказала? — выкрикнул он, подскакивая к молодой женщине. — Повтори! А?
Раньше такой способ работал безотказно, и Ира всегда реагировала одинаково: беспомощно съеживалась, и на ее лице проступало выражение маленького затравленного зверька. Но, очевидно, привычная угроза выработала свой ресурс, потому что молодая женщина даже не шелохнулась.
— Я сказала тебе: я никуда не поеду.
— Ты что это, а? Оставь этот тон! Как это ты не поедешь, а? Еще как поедешь!
Но, интуитивно почувствовав, что на этот раз обычных воплей может оказаться недостаточно, он решил прибегнуть и к более весомым аргументам:
— Ты что, не поняла, что тебя собираются обвинить в убийстве?
Однако Ира только пожала плечами.
— Я не успела объяснить следователю… Мне надо будет сказать, что он не так меня понял. И вообще, я никого не убивала.
— Ну да, ты просто скажешь, и тебе поверят! — насмешливо фыркнул банкир.
— Поверят. Потому что я действительно не убивала.
Это было что-то новое, совершенно непривычное для него. Бунт — мятеж — неповиновение — она за дурака его считает, что ли? Он почувствовал, что заводится, и побагровел.
— А, ну да, ну да! — с издевкой протянул он. — Как я мог забыть! Ведь в этом паршивом городишке находится твоя великая любовь! Актеришка, мать его…
Но Ира не слышала ругательств, потому что предыдущие слова оказались куда ближе к истине, чем хотел бы человек, который их произнес. Да, любовь, такая, которая случается только в книжках, которая бывает, как уверяют, лишь раз в жизни — если бывает вообще. И на что она ее променяла? Она посмотрела на своего спутника жизни и почувствовала, как словно пелена спала с ее глаз. Брызгающее слюной убожество, пыхтящий боров, толстый, уродливый, и в постели никакой, если уж говорить начистоту. Только хрюкать и умеет, да повизгивать изредка, а на большее не способен. Строит из себя хозяина жизни, а на него во Владике уже два уголовных дела завели, и дружку его, который Аркадию прикрытие обеспечивал, хвост
Как будто ее денег — их денег — не хватило бы, чтобы вдвоем безбедно жить с Васей, пока он не найдет себе дело по душе и не станет на ноги…
Как, как она могла? Себе поломала жизнь, ему поломала жизнь… боже, какие у него были глаза там, у елок, когда он кричал на нее, пытаясь высказать все, что накопилось у него на душе…
Несчастный он человек! И она несчастная, сковала ее судьба с… даже приличных слов не подобрать, чтобы описать исчерпывающе, а только ругательные. Вот посадят Аркадия, и на кой он вообще ей нужен? Передачки ему таскать? Делать ей нечего! Да хоть бы и посадили его, чтобы он наконец исчез из ее жизни, избавил ее от своего присутствия…
— Ты ненормальная! — орал банкир. — После всего, что я для тебя сделал…
— Да что ты для меня сделал-то? — с ненавистью спросила Ира. — Что? Счастливой ты меня сделал, да? Я недавно свои фотографии смотрела — я почти нигде не улыбаюсь… Что ты для меня сделал, а? Баб водил в мое отсутствие, пока я в роддоме лежала и после родов поправлялась?
— Кто тебе сказал… — смущенно начал Аркадий и угас.
— А то, ты думаешь, я глупая! Как будто эти бабы нарочно не оставляют… то трусы, то еще что-нибудь… мол, любуйся: я тут была! Ты на моей кровати с ними спал! Скотина!
Она подпрыгнула на месте при одном этом воспоминании, ее глаза зло засверкали.
— Не смей на меня орать! — огрызнулся банкир. — Ну, было пару раз…
— Не пару раз! — Она вскочила с кресла, ее ноздри раздувались. — Ты своей танцорке квартиру снял, думаешь, не знаю?
— Это мое дело!
— И мое тоже! У нас с тобой дети, между прочим! Ты обещал, что женишься на мне!
— Ты же знаешь, что я не могу…
— А любовниц заводить можешь? Ноги о меня вытирать — можешь? Лучше бы я вообще тебя не встречала!
Тут он увидел повод уесть ее — и бросился в атаку.
— Да, да, давай теперь жалей! Когда все, что на тебе, куплено на мои деньги, и кольца, и тряпки, и…
Тут он запнулся, потому что Ира неожиданно всхлипнула, и ее лицо страдальчески исказилось.
— Вот за это я тебя и ненавижу! Гад! Мерзавец!
— Когда ты продалась мне с потрохами! — все же договорил он. — Как последняя шлюха!
Она перестала плакать, и в ее глазах появилось какое-то новое, незнакомое ему выражение.
— Значит, так, да? Ну и отлично.
Не колеблясь более, Ира стянула с пальца самое дорогое, самое тяжелое кольцо и швырнула ему в лицо.
— На! Забирай! Подавись! Урод!
— Ира, ты что? — забеспокоился он, потирая скулу, о которую ударилось брошенное ею кольцо. — Ира! Я так, сгоряча сказал…
— Определил! — бормотала она, стаскивая с пальцев кольца, которые он дарил ей когда то. — Высказался, да? Ну так я тоже скажу! На! Вот тебе! Вот тебе! Забирай! Все забирай! — Говоря, она швыряла в него кольца, ее рот судорожно кривился. — Подавись, жирная свинья! Боров!