Смерть и прочие неприятности. Opus 2
Шрифт:
Когда пигалица, сощурившись, попыталась перехватить ее взгляд, Ева уже разворачивалась на каблуках, собираясь лично поприветствовать ближайшего дроу.
Месяц назад мнение незнакомой пигалицы было бы последним, что ее волновало. Сейчас в Евиной душе кровоточило слишком много мозолей, чтобы у высокомерной маленькой засранки вышло не отдавить хотя бы одну из них.
Но поскольку Белая Ведьма точно не должна нашептать на ухо Повелителю дроу то, что не понравится Мираклу — к вечернему приему Еве лучше набраться столько терпения, чтобы в полной мере соответствовать поговорке про пульс покойника.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
***
— Не могу не отметить еще один твой талант, — сказал Герберт, когда после очередного танца с Мираклом Ева привалилась к колонне по соседству. — Обычно этому учатся годами.
— Чему? — уточнила она, старательно изображая тяжелое дыхание.
— Умению избегать нежелательных персон в хаотическом бальном движении, где вероятность столкнуться приближается к отметке «обязательно». — Некромант скупо улыбнулся. Кажется, впервые за последние дни, хотя теперь они виделись слишком редко, чтобы Ева могла сказать точно. — Так умело выстраивать свою траекторию в обход риджийцев — заслуживает похвалы.
Прием был в разгаре. Белое золото тронного зала обволакивал бальный дурман. Трон пустовал — Миракл, как и после коронации, предпочел быть ближе к народу. Вон, к слову, и он: беседует о чем-то с лепреконами, умудряясь смотреть сверху вниз без малейших признаков унизительного превосходства. Зеленое пятно представителей маленького народца (лепреконы, совсем в сказках, дружно облачились в мшистое, болотное и травяное) окружала разномастная пестрядь керфианцев; время от времени черными проблесками мелькали дроу, не танцевавшие, но лениво курсировавшие в толпе. Зато среди танцующих то и дело виднелся летящий шелк эльфийских одежд и бархат — людских.
Даже людей из Риджии легко было отличить от керфианцев. Если керфианская мода приближалась к викторианской, то риджийцы одевались так, будто ограбили съемочную площадку «Игры Престолов».
— Они нас не услышат? Магией, имею в виду, — добавила Ева вполголоса.
Она избегала риджийцев даже не потому, что ей не слишком хотелось вновь выслушивать колкости Белой Ведьмы или восторги Повелительницы эльфов. Просто ей совершенно не улыбалось в который раз рассказывать прекрасную ложь о своих злоключениях в чужом мире — и чем меньше соотечественницы услышат от нее, тем меньше вероятность, что они случайно обнаружат невидимые керфианцам белые пятна.
— Они не рискнут колдовать здесь. Охранные чары в зале среагируют, и тетя Мирана крайне этим заинтересуется. — Герберт повернулся к ней, привалившись плечом к колонне; алый бархат его выходной куртки растекался по светлому мрамору, словно кровь на снегу. — Как ты?
Он не касался ее. Не смел. И больше не улыбался — тоже не смел.
Но в его взгляде Ева прочла столько, сколько не выразила бы ни одна улыбка.
— Устала, — признала она. — Немного.
Хорошо, что в ее состоянии ей не грозят кровавые мозоли на пальцах. Ева давно не занималась так отчаянно и яростно, как в последние дни — и давно так не радовалась, что ей не требуется сон.
— Если ты сошлешься на головную боль и уйдешь, никто тебя не осудит.
Она промолчала. Опустила голову, пряча глаза, чтобы поправить черные перчатки, гармонировавшие с кружевной отделкой платья из шуршащей тафты: сегодня Мирана облачила ее в голубое, под цвет глаз.
Она сама не знала, почему никому не сказала о том, что хочет сделать. Никому, кроме Миракла да скрипачей на помосте, сейчас выводивших мелодию очередного танца. Может, Мирана о чем-то догадывалась — учитывая, что Ева спрашивала, где и когда она может найти придворных музыкантов, а потом попросила отвезти ее во дворец за пару часов до аудиенции (как раз пока те не закончили репетировать). Впрочем, госпожа полковник ничего не сказала, а музыканты не смели отказать будущей королеве. Хотя они вроде даже отнеслись к ее затее с одобрением.
Вот Герберту она почему-то не решилась объяснить, почему пока не может уйти. И чего ждет Дерозе в том самом кабинете, где днем вели приватную беседу королевы и короли. Собственно, это было первой причиной, по которой Ева вынуждена была просить разрешения у короля: виолончельный футляр — не та вещь, которую можно спрятать незаметно.
Вторая причина — ей не хотелось своей выходкой случайно его опозорить.
— И на твоем месте я бы сделал это прямо сейчас, — добавил Герберт, пока она старательно тянула скользкий черный шелк, так и норовивший сползти ниже локтя.
— Еще час-другой я вполне…
— У меня есть все основания думать, что Советник Повелителя дроу идет к нам не просто так.
Когда Ева вскинула голову, бежать было уже поздно.
— Да хранят вас звезды, тир Гербеуэрт. — Лодберг из рода Миркрихэйр приблизился к ним неторопливо и пружинисто, словно кот. — Вот и вы, лиоретта. Долго же пришлось вас искать. Удостоите меня одним танцем? Если, конечно, наследник меня не опередил.
Надеясь, что выражение ее лица сделалось не слишком подозрительным, Ева воззрилась в серые глаза колдуна. Там искрились бальные отблески, мягкое веселье — что угодно, кроме угрозы или корысти. Благородное лицо с правильными чертами могло принадлежать рыцарю, другу, мудрому кудеснику из сказок — никак не придворному интригану.
Он казался удивительно мил. Слишком мил для того, чтобы это могло быть правдой.
— Кажется, — встрял Мэт, — настал момент, когда малышу было бы уместно в кои-то веки повести себя, как порядочный принц, и спасти прекрасную деву от чар злого колдуна.
— Наследник не жалует танцы, — сказала Ева, поглядев на Герберта почти с мольбой.
— Даже если б жаловал, с моей стороны было бы оскорблением отобрать у гостя один из немногих танцев с лиореттой, что судьба может ему подарить, — голос Герберта сделался таким отстраненным, словно его устами вещал призрак, давно и надежно утративший какой-либо интерес к презренным мирским делам. — Если, конечно, лиоретта расположена танцевать.
Типичный Герберт. Даже тут не поступился своей драгоценной нелюбовью к публичным увеселениям.
Еве вдруг стало обидно. Что он делает? Проверяет ее? Хочет, чтобы она сама нашла в себе силы соврать — в очередной раз?
— Лиоретта расположена. — Губы разомкнулись почти против воли, пока пальцы с тем же самоволием ложились в протянутую ладонь колдуна. — Разве могу я отказать, если сам наследник счел бы это оскорблением?
Лицо Герберта осталось бледным и бесстрастным — и, вышагивая рядом с иноземцем туда, где мужские и дамские туфли сплетали паутину фигур и па, Ева мельком подумала, что перегнула палку.