Смерть и прочие неприятности. Opus 2
Шрифт:
— Банально. — Мэт издал театральный вздох, тяжелый, как камень Сизифа. — Твои страдания никого не воскресят. И никому не помогут.
Ева промолчала. Не собиралась спорить, особенно когда на ее коленях спала умирающая девчонка.
Да только слова демона все равно упали на лед ее личного ада жгучими колючими звездами.
…никому не помогут…
Положив холодную ладонь на теплый затылок Бианты, Ева слушала чужое дыхание, метрономом отмерявшее время, утекающее сквозь пальцы.
Может, она и виновата в том, что эта девочка пошла на Кмитсверскую площадь вместо
Мир, который должен быть разрушен.
Ева вдохнула и выдохнула. Просто затем, чтобы вспомнить, каково это — дышать. Ощутила разлитый в воздухе тошнотворный кровавый металл.
Ощутила, как ползут по льду трещины, сквозь которые прорывается незамутненное огненное сияние чистого гнева.
То, что сделала Ева, не искупить ничем. Мертвых не вернуть никому, даже некромантам. Спасенные жизни не уравновесят отнятых, как ни старайся — ведь спасение кого-то не воскрешает уже ушедших. Но пока ты существуешь, в твоих силах сделать хоть что-то, чтобы другие жили долго и счастливо.
Кейлус умер, потому что хотел свергнуть Айрес тирин Тибель. Ева умерла, потому что Айрес верила: она, Ева Нельская, представляет собой угрозу. Угрозу, способную изменить ход той битвы, которую королева Керфи вела со своими собственными подданными.
Герберт верит в то же.
Ева его не подведет.
— Злюкой ты мне нравишься больше. — В шелесте, прибоем раскатившимся по сознанию, Еве послышалось удовлетворение. — Не благодари.
— Не надейся, клякса. Я тебя ненавижу.
— Брось нерационально тратить эмоции. И мерить меня по скучным человеческим меркам. Это все равно что ненавидеть молнию, испепелившую твою любимую березку. — Ева почти видела, как Мэт устраивается поудобнее, готовя попкорн для предстоящего зрелища. — Для ненависти у тебя есть куда более подходящий объект. Куда более уязвимый.
— Еда ли Айрес можно назвать уязвимой.
— Более уязвимой, чем бесплотный голос в твоей голове.
Ева посмотрела во тьму, на невидимый выход из каменной клетки.
Айрес не оставит ее гнить здесь вечно. Хотя бы потому, что вечность в блокирующих браслетах Ева никак не протянет. Значит, за ней придут. Возможно, довольно скоро.
И тогда…
Опустив голову, тыльной стороной ладони Ева вытерла мокрые Биантины щеки: бережно, как касалась ее Динка, когда сидела у постели больной маленькой сестры.
…тогда Ева сделает все, чтобы помочь живым выжить, а мертвым — спать капельку спокойнее.
Глава 16. Vittorioso
(*прим.: Vittorioso — победоносно (муз.)
Когда Айрес вошла в комнату своего наследника, тот стоял у окна, глядя на дворцовую площадь.
Обычно, выглянув из этого окна в это время суток, обитатель дворца обнаружил бы пестрядь толпы, струящейся по своим делам, разбавляя белизну снега на брусчатке, блеклых небес и домов вокруг. Нынче фонтан Трех Львов (гордость столицы) окружала лишь синева мундиров королевской гвардии, оцепившей площадь по периметру — на случай, если пламя бунта, очагами вспыхнувшее в городе, доберется сюда.
— Тебя радует это зрелище? — спросила Айрес.
Герберт, наблюдавший за военными, сцепив руки за спиной, даже не обернулся.
— Не слишком.
Королева подошла ближе. Через плечо племянника посмотрела на свою армию.
— Скажи, ты и правда хочешь моего падения? Или пытался таким образом примириться с Мирком? Или отомстить мне за все, за что ты считал нужным?
Взгляд ее был устремлен вдаль, голос пел мягко и почти задумчиво, — но угадать за этой мягкостью вкрадчивость, с которой касаются живой игрушки хищные когти, труда не составляло.
Некромант долго молчал.
— Я не хотел твоей гибели, — отозвался он затем. — Никогда.
— Но видеть меня на троне тоже не хочешь.
— Я не смогу с тобой бороться. Ты об этом позаботилась.
Это прозвучало почти иронично. Насколько иронично в принципе могут звучать слова того, кто выжег в себе уже все чувства, даже от ненависти оставив один лишь пепел.
— Я не хотела, чтобы все зашло так далеко. — Айрес сказала это еще мягче прежнего. — Я надеялась, ты останешься на моей стороне добровольно.
— Ты здесь из-за Евы, верно?
Ладонь королевы, уже тянувшаяся к его руке, замерла.
— Учитывая сложившуюся ситуацию, — продолжил Герберт мерно и спокойно, точно ведя абстрактный исторический диспут, — не в твоих интересах оставлять все, как есть.
— Я должна вывести ее из игры. Так или иначе. — После секундного колебания пальцы Айрес все же легли племяннику на плечо, касаясь с бережной цепкостью, точно удерживая напуганную пичужку. — Уэрт, поверь… она не стоит тебя. Не стоит того, чтобы ты страдал из-за нее.
— Это не тебе решать.
— Я знаю, ты едва ли со мной согласишься. Знаю, какую неизлечимую рану тебе оставлю, отняв у тебя то, что так тебе дорого. Поэтому пришла предложить компромисс.
На этом месте Герберт все же обернулся. Посмотрел на тетю очень ясными, очень холодными глазами.
Когда Айрес заговорила, в его радужках по-прежнему стыло бесстрастное горное небо.
Лишь эта бесстрастность и выдавала, насколько услышанное его поразило.
— Давай условимся, — изложив все, что ей хотелось изложить, проникновенно проговорила королева. — Если она не согласится, я верну ее тебе… на том условии, что никто не узнает, кто она, а вы останетесь в стороне от всего, что связано с бунтовщиками. Если же она согласится, ты примешь мою правоту.
Герберт молчал. Стоял, не опуская взгляда, точно в лице Айрес надеялся разглядеть ответ на некий незаданный вопрос.
Впрочем, после услышанного немудрено было обзавестись вопросами — такими, которые он не задал бы никогда.
— Мне нужен ответ, Уэрт. Скажи это. — Ласковые нотки почти скрыли настойчивое, угрожающее обещание. — Скажи, что если она согласится, оправдав мои ожидания, ты не будешь препятствовать мне действовать так, как я считаю нужным.
Когда Герберт опустил глаза, любой сторонний наблюдатель расценил бы это капитуляцией.