Смерть и «Радостная женщина»
Шрифт:
— Скорее, со второй половины шестнадцатого. Вы, конечно, знаете, что дом, с которого снята эта доска, когда-то был фермой монастыря в Чарноке? И что его последний настоятель ушел на покой после Диссолюции?
— Один мой друг раскопал что-то такое в архивах, но прежде я, увы, ничего об этом не знал.
— Не знали? Забавно. Я тоже не знал, но, кажется, это правда. В этой доске меня поразило сходство с одним из фрагментов росписи чарнокской приходской церкви. Я не знаю, знакомы ли вы с пастором. Ученый старичок, хорошо разбирается в средневековом искусстве. Его конек — стекло, но он знает и местных иллюстраторов древних рукописей, и художников-декораторов, и очень много лет занимался поисками произведений
— И по-вашему, мы нашли Богоматерь? — спросил Лесли, который был слишком возбужден, чтобы сохранять серьезность.
— Очень может быть. Я заходил к пастору. У него есть записи, свидетельствующие о том, что часть убранства выбросили после ухода последнего настоятеля. По мнению пастора, ангел со свитком — это ангел «Магнификата». У пастора есть свидетельства того времени, а также более поздние упоминания о картине, которые позволяют нам составить о ней довольно подробное представление. И, должен сказать, есть все основания надеяться, что ваша доска — это Пресвятая Дева из того же алтарного убранства. Имя живописца не известно, найдены другие его работы, включая иллюстрации в древних рукописях. В одной из них есть картинка, очень напоминающая вашу Мадонну.
— Там тоже улыбка? — тихо спросила Джин.
— Да. Доказательства настолько сильные, что я не предвижу больших трудностей в установлении подлинности вашего фрагмента. Пастор видел его. Если я объявил его подлинным после известных колебаний, то пастор не сомневается вовсе. Он воссоздал образ Мадонны из разных фрагментов, и получилась картина, имеющая бесспорное сходство с вашей. Потом он сделал еще один эскиз с панели в ее сегодняшнем виде и со своих более ранних источников, чтобы показать, что должно получиться после реставрации.
Он бросил свой раскрытый портфель на стол и, достав из него стопку бумаг, с довольным видом разложил их перед Лесли.
— Я принес вам его записи и рисунки, чтобы вы могли изучать их на досуге, если пожелаете. А вот его последний эскиз. Это она. Такая, какой была, и какой еще будет.
Эскиз был совсем маленький, меньше четвертушки листа бумаги. Лесли придвинулся поближе, чтобы рассмотреть его. «Радостная женщина» лишилась своей кружевной косынки, штопорообразных локонов и оборочек на манжетах. Она стояла во всей своей изысканной древнеанглийской простоте. На плечи ее была наброшена синяя мантия поверх сорочки шафранового цвета, а волосы были зачесаны назад и убраны под белое покрывало. Она откинулась назад, чтобы уравновесить носимое ею бремя, и обхватила себя слабыми, как лилии, руками. На ее скрещенных ладонях стояло символическое изображение еще не рожденного сына. Она смотрела на небо и смеялась от радости. Казалось, в мире не существует никого, кроме нее. Совершенная в своем одиночестве, она сама воплощала в себе все мироздание.
Лесли облизал губы и задал вопрос, который просто не мог быть уместным сейчас. Но ему необходимо было получить ответ.
— Как вы думаете, сколько дадут за эту картину? Разумеется, если мы не ошибаемся?
— Как повезет. Но это работа уважаемого мастера, и вполне вероятно, она уникальна. Надо еще учитывать вкусы местных антикваров. Думаю, не меньше семи-восьми тысяч фунтов.
Завороженные, притихшие, Джин и Лесли стояли, слегка соприкоснувшись рукавами, и видели мысленным взором все те блага, которые сулила им судьба.
— А пастор? Его можно рассматривать как потенциального покупателя? Эта картина очень нужна ему, если он так уверен…
— Да уж точно, он бы отдал за нее все что
— Даже когда надо водворить ее на место, — добавил Лесли. Он отодвинулся от Джин, чтобы заглянуть ей в лицо, но она отвернулась и разглядывала рисунок. Лесли подумалось, что она, наверное, не догадывается о том, что руки ее сложены точно так же, как у Девы Марии на картине.
— Даже когда надо водворить ее на место. Но найдутся и другие покупатели. Если вы дождетесь того дня, когда о картине заговорят, то сможете получить вдвое больше предполагаемого. — Профессор Лукас закрыл свой портфель и отодвинулся от стола. Парень, видимо, нуждается в деньгах, подумал он, и нечего пенять на него за сладостное предвкушение.
— Я не смогу заплатить за реставрацию, — проговорил Лесли, и голос его слегка дрожал от избытка чувств, потому что он уже принял решение. — Готова ли ваша лаборатория взять это на себя, если я верну эту вещь Чарнокской церкви?
Лукас встрепенулся, вытаращил глаза и медленно поднялся на ноги.
— Милый мой, вы понимаете, что говорите?
Да, он понимал и должен был заявить об этом твердо, чтобы отрезать себе пути к отступлению. Горло свело от страха. Лесли боялся смотреть на Джин, зная, что она никогда не поймет и не простит его. Но Лесли должен был так поступить, чтобы и дальше жить в ладу со своей совестью.
— Она ведь не моя, — пояснил он. — Она просто случайно попала ко мне после массы малоприятных перипетий, и мне это не по душе. Она должна вернуться на свое законное место. И не потому, что это место — церковь, — почти сердито добавил он, опасаясь, что его поймут превратно. — Я думал бы так же, будь это светская живопись. Она создана для определенного места и определенной цели, и я хотел бы, чтобы она туда вернулась. Правда, получилось бы неловко, если бы я вернул ее пастору, а он не нашел бы денег на реставрацию.
— Если вы не шутите, этот вопрос не должен вас беспокоить. Я, разумеется, охотно взялся бы за это дело в нашей мастерской. Ей-богу, мне очень не хотелось бы отдавать картину кому-то другому. Но все же, мой мальчик, посвятите выходные дни раздумьям, — бодро посоветовал профессор, хлопнув Лесли по плечу. — Я оставлю все это у вас.
— Я уже принял решение, но, конечно, с радостью прочту ваши материалы. Не думайте, что я рисуюсь, — осторожно сказал Лесли, — хотя, вероятно, и в этом не было бы ничего плохого. Но предположим, что я принял чрезвычайно выгодное предложение, и картина уплыла в Америку или ушла в чью-нибудь частную коллекцию здесь. Тогда от нее не будет никакой пользы, и я чувствовал бы себя подлецом. Нет, я хочу, чтобы она вернулась восвояси, а если мне не могут заплатить за нее, что ж, так тому и быть. Впрочем, мне кажется, что они и не обязаны платить. Там, куда она отправится, ее увидят все, кто захочет. И такой, какой они и должны ее видеть. Вот тогда я, наверное, и впрямь почувствую, что она моя. А сейчас я этого не ощущаю.
— Я вовсе не пытаюсь вас отговорить, мой мальчик, и вам нет нужды стараться меня переспорить. Просто я не хочу, чтобы вы пороли горячку, а потом жалели об этом. Вы как следует все обдумайте, а потом поступайте так, как сочтете нужным. Позвоните мне через несколько дней, хорошо? И встретимся снова, возможно, в галерее, если у вас найдется время. А теперь мне нужно идти. — Он сунул свой отощавший портфель под мышку. — Доброй ночи, миссис Армиджер! Спасибо вам за кофе, он был превосходным.
Джин стряхнула оцепенение и попрощалась с гостем. Когда Лесли, проводив его вниз, вернулся в комнату, она стояла у стола, на бледном ее лице застыло выражение недоумения. Она внимательно разглядывала рисунок пастора.