Смерть и «Радостная женщина»
Шрифт:
— Тогда все в порядке, — четко, с выверенными интонациями проговорила мисс Гамилтон. — Ты же этого и добивался, верно? Полагаю, ты передал их отцу, и теперь дело пойдет. Так о чем же ты беспокоишься?
Он поставил портфель на пол. Лишившись этого якоря, руки его вцепились в колени. Лицо Доминика оживилось.
— Нет, я не передал их полиции. Я никому не сказал ни слова. Я не хочу, это невыносимо. Я не знаю, как мне быть. Я-то думал, это будут мужские перчатки, но они оказались женскими. Это перчатки
Он спрятал лицо в ладонях, голос его сорвался, и Доминик заревел, тщетно стараясь прервать недостойные мужчины всхлипывания. Мисс Гамилтон положила свою сигарету в пепельницу и, взяв Доминика за плечи, встряхнула его, сначала ласково, затем — чуть строже.
— Ну, успокойся, это же глупо. Давай, рассказывай. Где же ты их нашел? Как так получилось, что полиция не смогла, а ты отыскал?
— Я не могу, — выдавил Доминик сквозь слезы. — Не имею права. Просто так вышло. Если я расскажу, вам тоже придется лгать.
— Послушай, я же пытаюсь помочь тебе. Если ты станешь темнить, как же я смогу судить, насколько серьезна вся эта история с перчатками? Может, ты заблуждаешься. Может, это другие перчатки, и ты зря переживаешь.
— Те самые, я знаю. И теперь полиция скажет… что она… — Он старался подавить сотрясавшую его икоту и не мог произнести ничего вразумительного. Расспрашивать было совершенно бесполезно, Доминик был на грани истерики. Мисс Гамилтон удалилась в ванную и вскоре вернулась со стаканом воды, который протянула Доминику движением настолько властным, что отказаться было невозможно. Красный, заплаканный, он выпил воду, и его почти перестало трясти.
— На них кровь, — выдавил он. — Что же мне делать?
Мисс Гамилтон отступила на шаг и в задумчивости уставилась на мальчугана, который тер глаза костяшками пальцев.
— Именно это ты хотел спросить у мистера Шелли?
Он жалобно кивнул.
— Он ее стряпчий, и… и я подумал, может, мне лучше отдать их ему. Я надеялся, что он возьмет на себя ответственность, потому что я… я…
— Ты мог бы их уничтожить, — осторожно проговорила мисс Гамилтон, — если уж на то пошло. Сожги их и забудь.
— Нет, не могу! Как же так? Разве вы не видите, в каком я положении? Ведь мой отец… Это просто ужасно! Он же мне до-ве-ря-ет! — Доминик снова едва не расплакался, но совладал с собой. — Это же Китти!
Безнадежно влюбленные шестнадцатилетние мальчики — зрелище жалкое, а Доминик в его положении и впрямь нуждался в сочувствии. Он не сможет долго влачить это бремя. Рано или поздно все выплывет наружу, и это станет ударом для его отца. Кто-то должен избавить мальчишку от этого гнета.
— Послушай меня, Доминик, — твердо сказала женщина. — Ты совершенно уверен, что Китти не убивала мистера Армиджера?
И где только Китти подцепила такого невероятного поклонника, и как это они так быстро перешли
— Тогда, — продолжала она, — имей мужество отстаивать свои убеждения. Не говори ни слова мистеру Шелли. Он юрист, было бы нечестно свалить ответственность именно на него. Ты можешь отдать эти перчатки мне. Я не юрист и могу иметь собственное частное мнение.
Доминик вытаращил на нее глаза и захлопал длинными ресницами.
— Законно это или противозаконно, — убежденно сказала она, — но мне не по душе мысль, что Китти упрячут на всю жизнь в тюрьму по моей милости, даже если она и впрямь, защищаясь, убила бесстыжего и бесцеремонного старика. Я, как и ты, далеко не уверена, что она убийца. Я возьму на себя ответственность. Давай считать, что это я нашла перчатки.
— О, правда? — радостно воскликнул Доминик. — У меня прямо гора с плеч.
— Тебе даже не обязательно знать, что я с ними сделаю. Отдай их мне и забудь о своей находке.
— О, я был бы вам так благодарен! Они не здесь, потому что я пришел сюда прямо из школы и не мог таскать их с собой весь день — это рискованно. А вдруг кто-то из любопытных одноклассников стащил бы их у меня? Но сегодня я приеду в Комербурн еще раз, на музыку. Тогда и привезу, ладно?
— Да, конечно. Правда, часть вечера я должна провести в клубе. Где живет твоя учительница музыки?
Доминик дал ей адрес. Он вновь обретал уверенность и спокойствие. Учительница проживала на Хедингтон-Гроув, в небольшом тупичке рядом с Брук-стрит, на самой окраине города.
— Я ухожу от нее в девять, чтобы успеть на комерфордский автобус в девять двадцать.
— Сегодня об автобусе можешь не беспокоиться, — добродушно молвила мисс Гамилтон. — Я закончу свои дела в клубе, подберу тебя на углу Брук-стрит и отвезу домой. Буду там в девять. Договорились?
— Чудесно, если, конечно, это вас не очень затруднит. Вы так добры. — Он еще раз протер глаза, поспешно и стыдливо, и нервно провел пальцами по волосам. — Вы уж простите, что я был таким ослом. Я и правда не знал, что мне делать.
— Теперь полегчало?
— Еще как. Огромное вам спасибо!
— Ладно, а сейчас беги вон туда и умойся. Потом отправляйся домой и постарайся не волноваться. Но больше никому ни слова, — предупредила она, — а то мы с тобой попадем в переплет.
— Я никому не скажу! — пылко пообещал он.
Она проводила его до тихого вестибюля, потом — на темную улицу и, погасив свет, заперла дверь. Паренек снова обрел почву под ногами и решил щегольнуть мужской галантностью, чтобы как-то загладить свой недавний срыв. Он услужливо распахивал перед дамой двери и сопровождал ее до самой стоянки, где ждал большой старый «райли».