Смерть и семь немых свидетелей
Шрифт:
За его спиной появился официант с маленьким подносом, на котором стояла пузатая рюмка, наполненная коричневатой жидкостью.
— Унесите этот коньяк. Пан больше пить не будет, — сказал официанту Янда. — Вы же знаете предписание. Принесите ему кофе.
— Всюду слышу: кофе, кофе, — с насмешкой в голосе Произнес Рафаэль. — У одного приятеля был этот… попугай. Он все время кричал: «Кофе, кофе!» Больше ничего не умел.
Художник склонил голову и как будто задремал. А сам в это время с пьяным лукавством одним глазом стал рассматривать Эмилу.
— Значит, ты нашла, наконец,
Эмила глубоко вдохнула воздух и открыла было рот, но сдержалась и крепко сжала губы. Взяла со стола сигареты, зажигалку и сунула их в карман.
— Вынуждена попрощаться с вами, пан капитан, — произнесла она с достоинством. — Благодарю за приглашение и приятное общество.
— Минуточку, Эмилка, я иду с вами, — Янда кивнул официанту, который приближался к ним с чашкой. — Посчитайте нам, пожалуйста. И кофе тоже.
Рафаэль посмотрел на него прищуренными глазами и забормотал, что отплатит, когда капитан приедет в замок Клени.
— Вы уже арестовали Гакла? — неожиданно выпалил он. У официанта затряслись руки, он сунул в карман мелочь и, лавируя между столиками, быстро направился к кухне.
— Почему именно Гакла? — спросил Янда.
— Мне надо идти, — заторопилась Эмила.
— Цыц, Мила! — Рафаэль наклонил голову. Он словно сразу протрезвел. — Потому что он ее убил. Никто… из нас… на это не способен.
«Его все еще гложет ревность», — подумал капитан.
— Пан Седлницкий, вам известна причина, из-за которой Гакл мог пойти на это?
— Не знаю, — Рафаэль потряс головой и несколько раз глухо икнул.
— Вот видите. Каково было бы вам, если бы Гакл обвинил вас?
— Я разбил бы ему голову! — Он стукнул по столу.
— Я ухожу, — Эмила решительно двинулась к выходу.
— Да-ама убегает от вас, — Седлницкий громко расхохотался.
— От меня не убежит, — ответил Янда и направился следом.
8
Рафаэля Седлницкого, наделенного богатой фантазией, каждый день посещали сновидения. «Сны я вижу только цветные, — рассказывал он в «Раю». — Куда до них цветному телевидению! Я имею персональную телепрограмму, которую включаю каждую ночь».
В тот вечер художник проснулся около одиннадцати. Так случалось с ним порой, когда днем он выпивал сверх всякой и меры и после обеда засыпал. А проснувшись, до самого утра стоял у мольберта, утверждая, что ночные часы для творчества — самые плодотворные. В этот раз он дольше обычного находился в состоянии полудремы. Ему снился какой-то странный кукольный оркестр: мужчины с большими головами и длинными усами, выкрашенными черным лаком, били в маленькие посеребренные бубны, и под эту музыку танцевали балерины — фигурки из мейсенского фарфора в национальных костюмах.
Проснувшись, он понял, что это барабанят по оконным стеклам капли дождя. Но вскоре Рафаэль снова уснул, и виделось ему во сне, как какая-то темная фигура крадется по двору ко входу в главное здание замка.
Неведомая сила подбросила его с постели, и только ощутив босыми ногами холод досок, он понял, что это
Выходит, права сура. Несмотря на дождливую ночь, на фоне светлой стены ему удалось разглядеть расплывчатую темную фигуру человека, который, крадучись, подобрался к стеклянным дверям, открыл их и проскользнул внутрь.
«Беранек с Яиачеком спят в соседней комнате, — быстро начал соображать Рафаэль, — Ленка где-нибудь вместе с Гаклом, не будет она шляться здесь одна… Эмила ночью никуда не выходит. Дарек! Только он! Мерзавец, снова принялся за свои фокусы. Ну, подожди…»
Натянул на ноги тапочки — он уснул в брюках и рубашке, — в одни карман сунул связку ключей, в другой — фонарик. Тихо вышел во двор и сразу попал под сильную струю воды, лившуюся из поврежденного желоба.
Перебежал через двор и попытался открыть замок входных дверей, но он не поддавался. Случайно взялся за ручку — открыто! Это разгильдяйство еще больше разозлило его. Не включая света, вбежал на второй этаж — он знал здесь каждую щербинку в ступенях. В коридоре было чуть светлее: сдвоенные окна пропускали едва заметный свет. Он решил тихо пройти через рыцарский зал и, неожиданно ворвавшись в подсобную комнату, накрыть там Дарека, пока тот не успел раздеться. А потом как следует взгреть, пригрозить увольнением из института.
Рафаэль неслышно ступал по мраморным плитам, но в конце коридора застыл. На несколько секунд задержал дыхание как и кто-то, невидимый, но, без сомнения, спрятавшийся глубокой нише у входа в рыцарский зал. Наконец неизвестный не выдержал и выдохнул, выдав этим свое присутствие.
Седлницкий совсем забыл, что у него есть фонарик. Обычно он не носил его с собой — не было нужды: по замку мог ходить и с завязанными глазами.
Какое-то время они стояли молча друг против друга.
— Дарек, — решил тихо позвать художник, но в ответ ни звука. «Или это не он, или совсем свихнулся и сейчас бросится на меня, — подумал Рафаэль. — А вдруг это не кто-то, а что-то…» Он почувствовал, как мурашки побежали по всему телу. Но Рафаэль был не из трусливых. Пятиться назад не имело смысла, пассивно ждать нападения тоже. Поэтому он бросился вперед, к темной нише.
Двумя руками схватил кого-то за плечо, но тот вывернулся и сильно толкнул художника. Мокрые подошвы тапочек заскользили по гладкому полу, и он растянулся во всю длину. При падении из кармана выпал фонарик, но Рафаэль успел подхватить его и направить луч на убегавшего человека.
Архитектор Яначек медленно повернулся, прижмурив глаза от света, и ухмыльнулся. На лице мелькнули растерянность и испуг.
— Что это вы здесь делаете, маэстро? — попытался он иронизировать.
— Лежу, развлекаю публику, уважаемый, — злобно ответил Рафаэль и встал, потирая ушибленное колено. — Клоун Квазимодо к вашим услугам. Теперь вы мне ответьте, почему в полночь играете здесь в привидения, вместо того, чтобы лежать в постели?