Смерть и вечность. Обобщение новейших знаний
Шрифт:
По-разному люди описывают «границу», нечто похожее на нее, которая окончательно разделяет миры – наш и тот. Это могут быть ворота, ограда, стена, край участка земли или поля, берег наподобие морского и так далее. Всё разное. Хотя, опять же, для всех «очевидцев», ясно одно – переход через эту «границу» необратим, из-за нее нет возврата.
Можно было бы свести все эти аллегорические нюансы к чисто лингвистической проблеме. Люди описывают пережитое языком, который нам понятен. И не удивительно, что они стараются вкладывать в свои слова смысл, имеющий для всех одинаковое значение. Даже отсюда – из стереотипности языка, а это одна из его ипостасей, ввиду общей лексической основы, – могут возникать схожие ассоциации в красках и образах. Тема тоже чрезвычайно важная, и рассматривать ее следует в другом ключе. Важно понимать, что язык принадлежит нашему посюстороннему
Критическое богословие, с мнением которого нам тоже придется считаться, и особенно православное, ставит этот вопрос куда более жестко, сразу отметая все кривотолки и спекуляции. О. Серафим (Роуз) говорит об этом так:
«"Небо" и "ад", увиденные в этих состояниях, являются только частью (или явлениями) воздушного царства духов, ничего общего не имеют с небом или адом христианского учения, которые являются вечной обителью людских душ (и их воскресших тел), а также нематериальных духов. Люди в состоянии "вне тела" не имеют возможности попасть на настоящее небо или в ад, которые открываются душам только по явной воле Божией. Если же некоторые христиане во время "смерти" почти сразу же видят "небесный град" с "жемчужными вратами" и "Ангелов", то это лишь указывает на то, что увиденное в воздушном царстве зависит в какой-то мере от их собственного прошлого опыта ожиданий, подобно тому, как умирающие индусы видят свои индуистские храмы и "богов"». [34]
34
О. Серафим (Роуз), Душа после смерти
Умирать, получается, тоже можно по-разному, в зависимости от того, как мы жили и кем мы были при жизни. И всё же налицо некая черта, та самая «граница», порог невозврата. Существование этого порога для всех вроде бы бесспорно. Но тогда возникает принципиально важный вопрос: изучая смерть, рассматривая через лупу, имеем ли мы вообще дело со смертью, или только с приближением к смерти? Ведь разница должна быть очень существенной.
Здесь мы касаемся очень важной проблемы, которая, видимо, не может быть разрешена в рамках чисто научных исследований. Во всяком случае, до сих пор этого не произошло. Да и сама научность исследований, которые сводятся к количественному накоплению информации с прицелом на результат, при котором количество переходит в качество, с расчетом, что ответы сами собой всплывут на поверхность, – может быть тоже поставлена под вопрос.
Д-р Муди тоже это понимал и признавал. Поэтому он и не скрывал, что в какой-то момент задумался над необходимостью искать другие источники информации, раз уж одних личных свидетельств мало, источники как бы более первичные. Как человек своего времени, своей цивилизационной ойкумены, он сделал ставку не на богословские труды, а на труды таких авторов, как Эммануил Сведенборг, шведский мистик, а фактически оккультист (1688-1772).
Конечно, сразу возникает вопрос, а почему было не обратиться к настоящей рациональной науке, к физике и математике, которые тоже пытаются проникнуть в метафизические основы нашего мира, и посюстороннего и потустороннего, – мир потусторонний считая в этой модели частью всего мира, цельного, единого? Ответ вроде бы ясен: за рамками религиозного мировоззрения, за рамками богословия ответов, по-видимому, не так много. Это и отпугивает пытливые умы. Однако опытный исследователь, съевший собаку на своей теме, всё же перенацеливает свой взгляд в эту сторону. К какому богословию обращаться – в этом и вопрос. К оккультному? Э. Сведенборг, для людей его веры – как раз и является таким богословом с широким кругозором.
Даже те, кто этим бы не побрезговал, приводят некоторые объективные факты, которые, если и не дают ясных ответов, конечно действуют отрезвляюще. Простой пример приводит и о. Серафим: д-ра К. Осис и Э. Харальдссон научились проводить черту между опытом медиумов, то есть тех, кто во взгляде на посмертный опыт близок к оккультизму, и личными свидетельствами тех, кто сам пережил посмертный опыт. Последние всегда стремятся к тому, чтобы впоследствии изменить свою жизнь, исправить в ней всё то, что было не так, не правильно и не праведно. Но это вовсе не является типичным для опыта, с которым соприкасаются медиумы. Здесь как раз всё завязано на продолжении обычной мирской жизни. Здесь всё только этому подчинено. Нравственная переоценка жизни здесь никак не доминирует, да и не упоминается.
Святящееся существо, представляющее собой более менее общую для всех сущность, описывается тоже по-разному. Одни принимают это существо, как уже говорилось, за Бога. Другие же, например, иудеи, принимают его за ангела. Третьи видят в нем свет или некую сущность. И совершенно очевидно, что объясняется это религиозной культурой человека, его вероисповеданием или его отсутствием. Хотя сами «видения» картин потустороннего мира никак не связаны, как уже отмечалось выше, с религиозностью. В этом скрыт некоторый парадокс, объяснить его непросто.
Христианский взгляд, богословский – забежим немного вперед – оказывается куда более жестким и все эти вербальные интерпретации – встречи с Богом, ангелом… – отрицает. Или, по крайней мере, относится к ним с большой осторожностью. Потому что для настоящего традиционного христианства, основанного на святоотеческом учении, на которое оно не может не опираться в таких вопросах, зримое «существо» или «ангел» с большей долью вероятности может оказаться и бесом. Под такой личиной, а бес может принимать любой облик, бес является умирающему, чтобы сбить его с толку, да и не только его. Ведь если происходит возврат к жизни, в материальное тело, то человек способен поделиться увиденным с другими людьми. Одним выстрелом бес убивает двух зайцев. За многовековую историю изучения церковью этих явлений даже сложились методы и правила, позволяющие не попасть в эти сети. Но об этом ниже.
Здесь интересно еще одно наблюдение, на которое начали обращать внимание с восьмидесятых годов прошлого века. Европеец или американец христианского происхождения, оказавшийся на пороге жизни, при описании своего посмертного опыта, сегодня редко испытывает страх. Гораздо чаще он испытывает чувство умиротворения и смирения. Однако в прошлые времена среди представителей тех же культур этот страх обычно присутствовал. Его нагнетали опасения «чистилища» или мытарств. Нечто аналогичное наблюдается в наше время среди индусов. Для многих из них страх характерен. Доктора Осис и Харальдссон анализировали эти расхождения и приводят обильный фактический материал.
Как же это объяснить? Выдвигалась вполне логичная гипотеза: причина может быть в том, что именно умирающий человек ждет от потустороннего мира чего-то такого, что ему понятно в привычных для него образах. Человек как бы делает подсознательную проекцию. Та же логика, впрочем, приводит и к сомнительным выводам: европеец, американец или даже русский обладают будто бы большей развитостью, они более «просвещены», чем индусы в массе своей. Что следует понимать под «развитостью» – это еще вопрос. Но в любом случае, если опираться на статистику, представления американца о загробном мире связаны как бы с большими потребностями в комфорте и личной защищенности. И в том числе с защищенности от зла, бесов.
Для иллюстрации можно привести слова Джона Шелби Спонга, епископа Американской Епископальной Церкви, фактически протестанта, в которых он обобщает опыт современного американца, и далеко не бездуховного. Написано это в наши дни:
«Человеческая религия меняется в ответ на обстоятельства, в которых живут люди. По-моему, это неопровержимо доказывает, что, несмотря на все уверения, будто религия в том или ином месте была явлена божеством, на самом деле религия – творение человека, служащее человеческим потребностям. Это приспособление, предназначенное для того, чтобы люди могли сдерживать огонь, воспламененный тревожностью самосознания. Мы уснащаем религию мифами и магией, чтобы было проще делать вид, будто речь идет о некой внешней силе, а не о нас самих. Цель религии – добиться божественной защиты, заслужить благосклонность божества и получить божественные гарантии, и все это ради облегчения пути человечества в мире, где оно наделено самосознанием». [35]
35
Джон Шелби Спонг. Вечная жизнь: новый взгляд. За пределами религии, мистики и науки, Издательство «Эксмо», Москва, 2019.