Смерть и жизнь рядом

Тартаковский Борис Семенович

— Ну, как сын? — спросил Александр Пантелеймонович.

Алоиз только головой покрутил в немом восторге.

— Как же, Алоиз, назвали вашего первенца?

Лесоруб радостно улыбался.

— Павкой назвали.

— Павкой?..

— Рассказал я Марии о русском парне из той… простреленной книги, что вы нам читали, пан майор, а манжелка и говорит: «Видно, муженек, хороший был человек этот русский парень. Так, может быть, и мы нашего назовем Павкой, как ты считаешь?» А я уже давно про себя так порешил, но делаю вид, будто Марии первой пришло

это в голову, и отвечаю: «Что ж, ты у меня, манжелка, умница. Так и назовем». Только фарар вначале уперся: нет, говорит, такого имени — Павка, и хотел записать Павлом. Потом видит, что мы с манжелкой против, и записал, как хотели: Павкой.

Все эти дни Алоиз был необычно оживлен. С его лица не сходила улыбка, и если и раньше он славился добротой и отзывчивостью, то сейчас готов был отдать товарищу последний кусок. Хороший человек был Алоиз, и все радовались его счастью, хотя и не отказывали себе в удовольствии пошутить над его восторгами по поводу веса и роста малыша.

— Ой, Алоиз, — говорили друзья, — теперь, идя в бой, ты будешь оглядываться на мальца. Потерял отряд хорошего пулеметчика.

— Дурни! — серьезно отвечал богатырь. — Теперь Алоиз Ковач еще злей будет бить фашиста, чтобы скорей с ним покончить. В апреле, сказал манжелке, жди меня дома.

Он был полон веры в счастливое будущее своего первенца, как и его Мария, и это было естественное чувство людей, вся жизнь которых была впереди. Они были молоды и к тому же любили друг друга. Но шла война, а смерть, как известно, не разбирает, кто молод, кто стар. И нужно же было взводу Франтишека Пражмы завязать перестрелку с немцами! Алоиз с Павлиндой остались у пулемета, чтобы прикрыть отход товарищей. Немцы отошли, но и партизаны возвратились на базу с потерями: Алоиз Ковач был убит, а молодой обувщик смертельно ранен и скончался в тот же день.

Похороны устроили с фараром. Так пожелали словаки — друзья Алоиза и Павлинды. Сделали хорошие гробы и установили рядом, а девушки украсили их цветами и еловыми ветками. От местного национального комитета возложили венок, и еще кто-то принес два венка. Каждые десять минут сменялся почетный караул. Фарар отслужил панихиду. Гробы положили на сани, впереди шли девушки с венками, за ними друзья покойных, затем шел фарар с молитвенником в руках и строем — партизаны. Замыкали шествие жители села.

Могилы вырыли на кладбище, среди памятников и крестов. И тут, у могил, состоялась гражданская панихида. Майор Зорич произнес речь. Он говорил о том, Что родина Алоиза Ковача и Любомира Павлинды переживает трудные дни. Немецкие варвары вторглись в Чехословакию и захватили ее богатства. Но Чехословакия жива и будет жить, имея таких сыновей, как Алоиз Ковач и Любомир Павлинда.

— Сегодня мы провожаем вас, бесценные наши судруги, в последний путь. Но жизнь ваша будет примером молодым борцам за свободу и честь родины, и память о вас, боевые судруги, останется в сердцах людей навечно…

Командир отряда кончил говорить, и Нестор Степовой, стоявший рядом, вспомнил

первую встречу с молодым обувщиком, и его слова, что он все равно сбежит к партизанам, и как он проводил их в дом, где стояли немцы, и как ушел из родного города в горы, а теперь вот лежит в гробу с восковым лицом и сомкнутыми губами. А рядом лежит Алоиз Ковач — сама доброта и отвага, человек, который дважды спас Нестору жизнь. «Но даже ценой Собственной жизни, — с горечью думал Нестор, — сейчас нельзя возвратить дыхание этому большому, грузному и неподвижному телу». И впервые за многие годы, может быть впервые после смерти матери, Нестор почувствовал, как к глазам подступают слезы.

Франтишек Пражма взмахнул рукой, и взвод, в котором служили Алоиз Ковач и Любомир Павлинда, вскинул винтовки и дал три залпа. Майор Зорич, начштаба и Франтишек Пражма бросили в разверстую могилу по горсти земли, а затем у могилы прошел весь отряд, и каждый бросил горсть земли, отдавая последний долг отважным партизанам.

КОРИЧНЕВАЯ ШЛЯПА

Был конец февраля, и в этот день, как это уже не раз бывало, последние известия о положении на фронте Ян Колена узнал за чашкой кофе от милейшей пани Гуличковой.

— Как вам нравится, пан Колена, корреспонденция, которую стала я получать?

Старуха любила ввернуть в разговор какое-нибудь «интеллигентное» слово. Оглянувшись на двери, пани Гуличкова положила на мраморный столик рядом с прибором свою «корреспонденцию» — розовый листок низкосортной бумаги. Приступая к завтраку, Ян прочел:

«На территории Чехословакии северо-западнее города Лученец советские войска, действуя в трудных условиях горно-лесистой местности в полосе Карпат, с боями заняли более 60 населенных пунктов, среди которых крупные населенные пункты Склярово Дубрави, Детва, Кривань, Другайовци, Стара Гута, Червена…»

Это была сводка Совинформбюро, добрая весточка от патриотов. Гелена и Боришка давно уже не занимались этим делом, они выполняли значительно более опасные и трудные задания. С их помощью не один вражеский офицер был отправлен к праотцам. Так что в этот раз не его девочки были корреспондентками пани Гуличковой. Впрочем, они бы никогда не пошли на такой шаг, зная, что Колена — постоянный клиент пани Гуличковой. Но все равно они были удивительно близки ему, эти неизвестные патриоты, с которыми он имел общих друзей и общих врагов.

Пани Гуличкова между тем уже перешла к текущим событиям:

— Если русские будут продвигаться так быстро, то скоро наши «друзья» смажут пятки и в Братиславе. Как вы думаете, пан Колена?

«Друзьями» пани Гуличкова иронически называла немецких оккупантов. И так как пан Колену, как всегда, промолчал, а пани Гуличкова и не ждала ответа, то она продолжала:

— В городе творится черт знает что. То авария на электростанции и сидишь в темноте, то воды нет. Говорят, все это дело рук коммунистов. А как вам нравится этот случай на «Аполло»?