Смерть играет (Когда ветер бьёт насмерть)
Шрифт:
После короткого молчания Сефтон заявил:
– Это вопрос я не желал бы обсуждать. Моя жена умерла. У нее были свои недостатки, как и у всех, и я не всегда снисходительно относился к ним. Мы не могли бы оставить этот вопрос?
– Боюсь, что нет, мистер Сефтон,- мягко сказал инспектор.- Видите ли, показания, которыми я располагаю, показывают, что в тот вечер вы некоторым образом поссорились с женой, и во время ссоры упоминалось имя другого мужчины. Вы должны понимать, что я обязан выяснить этот вопрос, и это в ваших же интересах. А теперь, сэр, скажите нам откровенно: в каких отношениях
Сефтон с отчаянным видом взмахнул руками.
– Как вы можете понять меня?!- прохрипел он.- Ваша жена привлекательная женщина?
На этот раз растерялся инспектор:
– Моя?!
– Разумеется, нет! Во всяком случае, ваша жена привлекательна не в том смысле, в каком была Люси. Как вы можете знать, что значит быть женатым на женщине, которая создана так, что к ней влечет каждого встречного мужчину, которой мало того, что она зарабатывает деньги, выставляя свою красоту и талант напоказ толпе хохочущих глупцов, но поощряет... да, поощряет каждого отвратительного субъекта, который только проходит мимо,- иметь наглость...Его голос прервался звуком, похожим на рыдание.
Тримбл собирался что-то сказать, но Сефтон продолжал.
– Разве это не причина для ссор, как вы сказали?- вопросил он.- Разве я не имел права предупредить ее, куда ее может завести ее поведение?
– Вы хотите сказать, что ее смерть была результатом поведения, о котором вы говорили?- быстро вставил инспектор.
– А чем же еще? Она слишком часто искушала судьбу, и вот результат. Было безумием позволить ей приехать сюда, и мне следовало это знать.
В этот момент инспектор в первый раз ощутил благодарность за присутствие сержанта Тейта. Допрос, который он с таким успехом ухитрился довести до этого момента, грозил полностью выйти из-под контроля. Основательный и медлительный Тейт, который записывал что-то себе в блокнот, сидя сбоку у стола, сейчас, когда он имел дело с человеком, находящимся на грани истерики, внушал ему чувство надежности и уверенности. Нарочито деловитым тоном инспектор сказал:
– Почему было безумием привезти ее именно в Маркгемптон? Я бы сказал, вообще-то это довольно безопасный город.
На лице Сефтона появилось выражение хитрого безумства.
Маркгемптон полон людей, которые хорошо знали мою жену. Слишком хорошо знали ее, сказал бы я - и гораздо раньше, чем я ее,- приятная вещь для мужа, не правда ли? Взять хотя бы Эванса - он знал ее еще с тех пор, как она приехала из Польши. Вентри тоже - они познакомились в Лондоне, когда у него еще не было здесь дома,- как вы можете доверять своей жене с таким человеком, как он? Она клялась, что никогда не виделась с этим типом Петигрю, но вы думаете, я ей поверил? Они долго беседовали на приеме у Вентри, как старые друзья. И как будто этого было недостаточно, она еще выходит, встречает и улыбается Диксону - Диксону! Вы знаете, кто такой Диксон?- неожиданно спросил он.
– Насколько я знаю, это секретарь оркестра,- ответил несколько удивленный инспектор.
– Он бывший муж моей жены. Теперь вы понимаете?
– Вполне понимаю, что встреча с ним могла быть достаточно неловкой, но в конце концов...
– Неловкой! Неловкой, и только?! Господи! Неужели вы не понимаете, что это был ад? Я предупредил ее об опасности, навстречу которой она мчится, но она и внимания на это не обратила.
– О какой конкретно опасности вы говорили, мистер Сефтон?
Сефтон дико расхохотался:
– Хорошенькое дело, о какой опасности! Жену убили, а вы спрашиваете, о какой опасности я ее предупреждал!
– Я не об этом вас спрашиваю,- подчеркнул инспектор.- Я спрашиваю, какой опасности, по-вашему, она подвергалась, встретившись с джентльменами, о которых вы упомянули, и, в частности, с мистером Диксоном.
Сефтон ответил не сразу. Он сидел, тяжело дыша и барабаня пальцами по ручке кресла.
– Я думал, это очевидно,- наконец произнес он тихим бесцветным голосом. Казалось, возбуждение внезапно оставило его, и он выглядел уставшим и почти равнодушным.
– Для меня это далеко не так очевидно,- сказал Тримбл.- Я понимаю, что привлекательная женщина находится в опасности от... от человека, который заявляет о своем праве ревновать ее за внимание к другим мужчинам, скажем так. Почему она подвергалась опасности со стороны мужа, с которым разведена? Я бы сказал, что он последний, кто имел причины принести ей вред.
Сефтон молчал.
– Вы уверены, что существовала конкретная опасность, о которой вы ее предупреждали, мистер Сефтон? Или ваше предостережение было угрозой того, что вы могли с ней сделать, если она будет слишком дружелюбна с другими мужчинам?
Кровь бросилась в лицо Сефтону.
– Нет, нет!- воскликнул он с почти прежней энергией.- Говорю вам, я любил свою жену! Я не тронул бы и волоска у нее на голове!
– Прекрасно.- Инспектор резко прекратил спор и вернулся к деловитому тону.- Вы сказали, что около сорока минут восьмого покинули Холл и отправились на прогулку. Куда вы направились?
– Не знаю. Никуда конкретно. Просто ходил взад-вперед. Я не уходил далеко от Сити-Холл, опасаясь заблудиться.
– И вернулись вы во сколько?
– Кажется, около половины девятого. Я собирался вернуться задолго до антракта, чтобы узнать, не желает ли жена проиграть какую-либо из пьес во второй части программы. Вернувшись, я удивился, что не слышу звуков музыки, хотя концерт еще должен был продолжаться. Я даже подумал, не остановились ли у меня часы. Я вошел через служебный вход. Никого не встретив, я прошел прямо в артистическую комнату. Там были Эванс и доктор. Они... Они сказали мне...
Голос его оборвался.
– Хорошо,- нарушил молчание Тримбл.- Вы можете назвать мне кого-либо, с кем вы виделись или разговаривали во время вашей почти пятидесятиминутной отлучки из Сити-Холл?
Сефтон медленно покачал головой.
– Не думаю...- начал он, затем лицо его прояснилось.- Да, я вспомнил. С кем-то говорил...
– Вот как? И кто это был?
– Понятия не имею.
– Вы действительно хотите сказать, что с кем-то разговаривали и не знаете, кто это был?- недоверчиво уточнил инспектор.
– Откуда я могу его знать?- сказал Сефтон.- В тот вечер я думал только о своем. Повторяю, это был просто прохожий, мимо которого я прошел с каким-то случайным замечанием, а потом и думать про него забыл.