Смерть империи. Американский посол о распаде СССР
Шрифт:
В общении с советскими гражданами нам оказывали неоценимую помощь советские средства массовой информации. Когда-то в буквальном смысле слова закрытые для иностранных дипломатов, в особенности для американцев, советские газеты, журналы, телевидение и радио начали брать у нас интервью, и в 1990 году не проходило дня без того, чтобы нас не упоминали в средствах массовой информации.
Мы были приятно удивлены, обнаружив, что становимся в Москве частью советского общества. Гости, в основном советские, собирались в нашей резиденции Спасо – Хауз по десять и больше раз в неделю на концерты, фильмы, художественные выставки, завтраки и обеды, а потом и на обсуждение политических и экономических проблем. С образованием
Советское общество расслаблялось, и снижалась напряженность между нашими странами, советские руководители общались с нами более открыто, обсуждали свои планы, надежды, иногда даже спрашивали совета, особенно по части становления демократических институтов и процедур. Благодаря энергичным дипломатам нашего посольства мы познакомились буквально со всеми видными политическими деятелями в Москве и со многими влиятельными людьми в районах за пределами столицы.
В 1989 году президент Буш попросил меня остаться сверх положенного срока. Я согласился, но весной 1991 года почувствовал, что настало время заняться другими вещами. Я четыре года был послом в Советском Союзе, что было крайне интересно и в то же время изнурительно. Я присутствовал при окончании холодной войны. Советский Союз явно расставался с коммунизмом и должен был либо измениться в сторону демократизации, либо распасться. Таким образом, задачи для будущих творцов политики США будут значительно отличаться от прежних.
Настало время передать бразды правления нашим посольством в Москве в новые руки, и мне пора было уходить с государственной службы, заняться писанием и преподаванием, как в годы, предшествовавшие моему вступлению на дипломатическое поприще. В апреле я сообщил президенту Бушу, что хочу летом покинуть Москву. В конце концов мы определили дату нашего отъезда – 11 августа.
Через неделю после моего отъезда из Москвы шайка коллег Горбачева выступила против него с требованием передать им власть. С его отказом начался последний акт в трагедии распада Советского Союза. Я следил за этими событиями из Соединенных Штатов, но я знал людей в них участвовавших, и мог легко представить себе ситуацию. В душе я сочувствовал моим русским друзьям, собравшимся для защиты Белого Дома, и был на стороне Бориса Ельцина, когда, взобравшись на танк, он клеймил заговорщиков.
С уходом Советского Союза в историю, я стал раздумывать над тем, что можно сказать в некрологе. Если бы скончалась сомнительная личность, я бы сказал: «nil nisi bonum», избежав объективной оценки. Но политическая система не человек. Кончина Советской империи не повод для траура.
Сталин уничтожил больше 20 миллионов своих граждан, которые погибли в результате гитлеровского вторжения и геноцида. Миллионы ни в чем не повинных людей были убиты. У крестьян была отобрана земля, у пастухов – стада, сельское хозяйство развалилось, начался голод. Богатых крестьян расстреливали или отправляли на верную гибель в концентрационные лагеря лишь за то, что им сопутствовала удача и они давали продукцию и, следовательно, были плохим примером для коллективизма. Островки автономии в море тоталитаризма!
Да, то была империя зла. Но можно ли между той империей и государством, исчезнувшим 25 декабря 1991 года, поставить знак равенства? Разве старая советская империя – империя зла – не была настолько прогнившей, что отошла в прошлое уже в августе 1991 года, с роспуском коммунистической партии Советского Союза?
Договор об образовании сообщества, возникший в результате переговоров, соответственно предусматривал уже иную государственную структуру. Поэтому многие – в том числе члены советского парламента – утверждали» что в декабре 1991 года выбор стоял не между советской империей и группой независимых республик, а между добровольным демократическим союзом и объединением независимых государств, во многих из которых были авторитарные и даже хуже того режимы.
Пытаясь мысленно составить некролог, я понял, что есть еще один вопрос, на который я не могу с уверенностью ответить. Какое же именно государство распалось? Старый Советский Союз, о котором немногие грустили, или нечто другое, о чем многие могли жалеть?
Один вопрос казался мне вполне ясным. Советский Союз был империей зла, но не империей злых людей. Соотношение добра и зла в русских и людях других национальностей бывшего Советского Союза, наверное, такое же, как у людей других национальностей и обществ.
Советская система могла пробудить худшее в людях, но не могла подавить проявления удивительной отваги и благородства, Став антигуманным инструментом в руках правителей, советская система, однако, не смогла уничтожить в людях чувство справедливости и стремление к свободе. Отважных людей, вроде Андрея Сахарова и Александра Солженицына, смело выступавших против коммунистических правителей, было немного – и тем не менее их число поражало, учитывая огромный риск. Но даже большинство, не решавшееся рисковать ради, возможно, донкихотских целей, гораздо чаще проявляло скрытое сопротивление и молчаливо отказывались поддерживать режим.
Когда возникла реальная возможность перемен, большинство тех, кто разрушил советскую систему (хотя и не все), являлись частью этой системы и пользовались ее благами, занимая высокие посты. И снова возникли все те же вопросы: как это могло произойти? Как могла правящая партия, бездейственной оппозиции, разрушить сама себя? Как могла развалиться мощная военная машина, не проигравшая крупной войны?
И пока сон глубокой ночью 26 декабря 1991 года не сомкнул моих глаз, я мучился, пытаясь найти ответы на эти вопросы, вновь отслеживая и переосмысливая события, предшествовавшие краху.
Прежде чем идти дальше, поделюсь своими убеждениями.
Моим основным долгом, когда я приехал в Москву в качестве посла, было представлять мою страну и ее интересы. Эти интересы противоречили многому в советской системе и тогдашней политике советского правительства, но они не противоречили подлинным интересам советских людей. Мы ставили себе цель предотвратить советскую агрессию и устранить причины, а не только симптомы, напряженности между Западом и Востоком. Лучшей гарантией мирного будущего было бы иметь такое советское правительство, которое отвечало бы перед своими людьми и защищало бы их права. Я думал и надеялся, что советская империя в конце концов уйдет с мировой сцены, но не считал это скорой перспективой.
Начиная с конца 1980-х годов советские журналисты часто задавали мне вопрос, думал ли я, что произойдут такие грандиозные перемены, свидетелями которых мы стали. Я, как правило, отвечал:
– Да, конечно, – и, сделав паузу, чтобы понаблюдать за удивленным собеседником, добавлял: – И надеялся, что мой внук до них доживет.
В ходе перестройки я мысленно и эмоционально поддерживал демократические перемены в Советском Союзе. Эти перемены были, безусловно, в интересах моей страны, но даже в большей степени в интересах советских граждан. Мне казалось важным, чтобы прибалтийские республики обрели независимость, поскольку это отвечало желаниям их народов, а их аннексия была нарушением международного права и принятых норм международного поведения. Я не считал, что Советский Союз, основанный на согласии, а не на силе, будет представлять угрозу для Соединенных Штатов. Более того, я знал, что добровольный союз может принести много выгод для его участников.