Смерть как сон
Шрифт:
– Придерживайте крышку, чтобы она мне не мешала.
Я поставила свой капуччино на стол и отодвинула крышку. Вингейт, напрягшись, поднял из ящика картину в тяжелой золоченой раме.
– Ну, любуйтесь.
Я медлила. Мучительное желание увидеть картину боролось во мне со страхом. И все же выбирать не приходилось. Кто знает, может быть, я узнаю одну из жертв похищений.
Едва взглянув в лицо этой женщины, я сразу поняла, что никогда ее прежде не видела. Таких на улицах Нового Орлеана ходят тысячи, десятки тысяч. Смуглая кожа – у нее в роду явно были мулаты – и особенная
– «Спящая женщина номер двадцать», – вполголоса произнес Вингейт. – Эта картина нравится вам больше, чем те – на первом этаже?
Я наконец оторвала глаза от этого безжизненного взгляда и рассмотрела другие детали. Женщина сидела, привалившись спиной к стене. Колени ее были прижаты к груди. Голова склонилась на плечо. Ее обнаженное тело было самым тусклым пятном на красочно расписанном полотне. Яркие занавески, голубой ковер, лучи солнца, льющиеся через оставшееся за кадром окно. Все предметы были написаны в обычной манере живописца, и лишь натурщицу художник изобразил предельно фотографично.
– Мне эта картина совершенно не нравится, – медленно отозвалась я. – Но тот, кто ее написал, безусловно, очень талантлив.
– Фантастически талантлив, я бы сказал! – горячо воскликнул Вингейт. – Ему удается создавать эффекты, которые другим не под силу. Все эти современные концептуальные идиоты, которые рисуют кровью и вкладывают в руки статуй настоящие пистолеты, а потом вламываются ко мне с видом победителей и ждут похвал, – не более чем ярмарочные шуты в сравнении с этим… Вот где истинная концептуальность! Оцените ее!
– Он что, гений, этот художник?
– Задайте мне этот вопрос лет через пятьдесят.
– Как бы вы охарактеризовали его стиль?
Вингейт даже почесал в затылке.
– Трудно сказать… Его стиль постоянно меняется. Начинал он со стопроцентного импрессионизма, который уже не цепляет взгляд. У нас нынче импрессионистов как собак нерезаных. Но даже тогда его работы были особенными. А где-то между пятой и двенадцатой картинами его техника вдруг преобразилась. Вы когда-нибудь слышали о группе «Наби»? [12]
12
Наби – в пер. с древнеиудейского «пророк».
– О ком?
– О «пророках». Боннарде, Денис, Вийяре?
– О своих познаниях в области искусства я лучше промолчу.
– Не переживайте. Такова американская образовательная система. В Штатах этому не учат. Даже в университетах. Если, конечно, специально не попросить.
– Я даже школу не закончила.
– В самом деле? Оригинально. Как же так вышло? Образование для американцев идея фикс, даже такое, каким они его себе представляют. Образование
– А почему вы говорите об американцах в третьем лице?
Чуть смущенная улыбка.
– А вы сами как думаете?
– Не знаю, что и подумать. Вы вообще откуда?
– Когда мне задают этот вопрос, я всегда лгу. Давайте лучше обойдем стороной мою биографию.
– Любите окружать себя загадками?
– Легкая завеса тайны придает мне больший вес. Коллекционерам нравится иметь дело с таинственными людьми. Про меня разное болтают. Например, что я работаю на мафию и среди моих клиентов полно криминальных авторитетов.
– Скажете, не так?
– Я бизнесмен. А слухи… вы знаете, в Нью-Йорке они моему бизнесу даже помогают.
– У вас есть копии или репродукции других «Спящих женщин», на которые я могла бы взглянуть?
– Никаких копий «Спящих женщин» в природе не существует. Я всегда гарантирую это покупателям.
– Хорошо, а фотографии? У вас не может не быть фотографий!
Он покачал головой.
– Может. Постарайтесь понять: ни копий, ни репродукций, ни фотографий – ничего.
– Но почему?
– Эксклюзив должен оставаться эксклюзивным.
– А давно у вас эта картина?
Вингейт скосил на нее взгляд, потом вновь посмотрел на меня.
– Не так давно.
– А долго она еще у вас пробудет?
– До завтра. У меня есть постоянный клиент, который покупает картины этого автора. Его зовут Такаги. Он из Японии. За любое полотно он готов платить по полтора миллиона фунтов стерлингов. Но на сей раз у меня другие планы.
Он вернул картину на место, а я, вновь помогая ему, задвинула крышку.
– Так вот, вернемся к нашему разговору. Восемь полотен были написаны в технике «пророков». Но потом она вновь изменилась. «Спящие женщины» выглядели все более и более реалистично, при этом в них оставалось все меньше жизни. И сейчас он пишет один в один как старые голландцы. Невероятная техника.
– Так вы в самом деле не знаете, живые у него модели или мертвые?
– Послушайте, Джордан, если какому-то японскому извращенцу нравится думать, что они мертвые, и за это он отваливает миллионы – меня это более чем устраивает!
– Значит, вы верите, что они живые?
Он не смотрел на меня.
– Верю ли я во что-то или не верю, это не имеет никакого значения. Важно лишь то, что я знаю наверняка. А я ничего не знаю!
Если Вингейт и не подозревал до этой минуты, что речь шла не о профессиональных моделях, а о реальных женщинах, сейчас он это узнает. Он наконец закончил возиться с ящиком и выпрямился. Я подошла к нему почти вплотную и сняла очки.
– А что вы скажете теперь?
Ни один мускул не дрогнул на его лице, но мой жест произвел на него впечатление, я это чувствовала.
– Странно… весьма странно…
– Что тут странного?
– Я продал картину, на которой вы были изображены. Вы – одна из них. Одна из «Спящих».
Выходит, он ничего не слышал о происшествии в Гонконге?.. Неужели директор музея не рискнул ему сообщить, боясь лишиться экспозиции?..
– Нет, это не я. Это моя сестра.
– Но… у той женщины было ваше лицо! Безусловно, ваше!