Смерть как сон
Шрифт:
– Ваша мать работала?
– Одно время. Была официанткой, потом подрабатывала в прачечной, ну и так далее в том же роде. А когда начала пить, то и этого не стало.
– А зачем ваш отец женился на вашей матери?
– Честно говоря, я думаю, это было условие, которое она поставила, когда он захотел с ней близости.
Ленц улыбнулся:
– Как же, как же, хорошо помню те времена. Ваша матушка была красива?
– Очень. И это испортило всю их последующую жизнь. Мама была очень красивой женщиной и производила впечатление таинственной принцессы. Но в действительности таковой не являлась. Это все ее эльзасская кровь… Снаружи – воплощение неземной тайны,
– И Джейн росла такой же?
– Один в один. Сужу на примере ее собственной жизни. Только в отличие от матери, которой «не повезло» с нашим отцом, Джейн более чем повезло с мужем. Он именно такой, каким всегда хотела видеть мама нашего отца.
Ленц некоторое время молчал, а потом поднял вверх указательный палец.
– Минуту назад вы упомянули, что ваш отец «исчез». А как же быть с бытующим мнением, что он погиб во Вьетнаме?
– В Камбодже, если точнее. Ну что сказать? Я это мнение никогда не разделяла и ни разу за все прошедшие годы не почувствовала сердцем, что отца больше нет. К тому же, если верить слухам, некоторые бывшие коллеги видели отца в разных местах уже после его официального исчезновения. Я и сама его искала, вбухала в это кучу денег.
– Хорошо, но что же тогда с ним случилось, по-вашему? Если предположить, что ему удалось выжить, выходит, он просто решил не возвращаться в Штаты. А значит, бросил вас всех.
– Я этого не исключаю.
– Вы полагаете, он был способен на такое?
Я провела рукой по волосам, незаметно надавив пальцами на затылок.
– Мне сложно гадать… Повзрослев, я много думала над тем, мог ли он там завести другую женщину. И приходила к выводу, что да, мог. Кто знает, возможно, во Вьетнаме или где-нибудь еще у него уже давно есть новая семья. Мы ведь с вами знаем, что многие американские солдаты так поступали. А чем фотографы хуже?
Я уловила блеск в серых глазах Ленца.
– И вы могли бы простить ему это, если бы оказались правы в своих предположениях?
«Главный вопрос всей моей жизни».
– Я много лет занималась тем же, что и отец, – разъезжала по миру и увековечивала на пленку военные действия. И я знаю, что платить за это приходится одиночеством, которое подчас становится невыносимым. Представьте себе: вы отрезаны от всего мира, у вас нет не то что дружеского окружения, а порой вообще никого на много миль вокруг, кто бы говорил с вами на одном языке. Каждый день вы просыпаетесь и засыпаете в таких условиях, что и врагу не пожелаешь. Это даже не одиночество, это грань отчаяния.
– Но во Вьетнаме ведь все было по-другому. Куда ни плюнь, везде американцы.
– Отец работал не только и не столько во Вьетнаме. И вообще, знаете, я сейчас не собираюсь гадать, можно или нельзя его прощать. Когда я узнаю, что он выжил, тогда и буду думать над этим.
– Вы сказали, что ни разу за все эти годы не почувствовали сердцем, что он погиб. А как было с Джейн? Что вы ощущали в отношении ее?
– Меня посетило предчувствие ее гибели за двенадцать часов до того, как я узнала о похищении.
– Значит, правду говорят про близнецов, что между ними на протяжении всей жизни существует некая незримая связь?
– Несмотря на все наши различия – да, такая связь была. И довольно сильная.
– Верю. Вы весьма откровенны со мной, Джордан, я это высоко ценю. Полагаю, мы с вами сэкономим время, если вы сами расскажете мне, как, при каких обстоятельствах
– Не совсем понимаю, какое это имеет отношение к делу.
Внешне мягкая и приветливая улыбка Ленца оказалась не более чем ширмой. Я осознала это только сейчас, поймав мгновенный холодный и внимательный взгляд. Как у инквизитора. Я ничего не имела против Ленца. Такая у него работа…
– Как бы вам это сказать, Джордан… Вы не на приеме у модного психотерапевта. У нас нет времени неспешно и с комфортом докапываться до правды, незаметно для пациента снимая его внутренние барьеры. Подумайте хорошенько. Вспомните. И расскажите.
Я молчала.
– Ну хорошо, попробую вам помочь. Я навел о вас справки и выяснил, что вы так и не окончили школу. А Джейн между тем окончила ее с отличием и была весьма активна во всем, что касалось внеклассных и факультативных проектов. Входила в группу поддержки на спортивных соревнованиях, ездила в летние лагеря. У вас же в деле я ничего подобного не нашел.
– А вы даже дело на меня завели?
– В то же время, – проигнорировал мою реплику Ленц, – я обнаружил, что вы были первая в своем классе по успеваемости. – Он почти театрально всплеснул руками и удивленно приподнял брови: – Как же так вышло, Джордан, что вы все бросили?
Мне вдруг стало тесно в кресле.
– Послушайте, доктор, я действительно не понимаю, каким образом рассказ о моей юности поможет вам лучше понять Джейн.
– Происходящее с одним близнецом обычно случается и с другим. Это же очевидно. Вспоминайте. Вот вам стукнуло по двенадцать лет. Ваш отец погиб. Ну хорошо – исчез. Мать запила. Денег в доме нет. Ситуация общая для вас обеих. При этом вы – двойняшки. Учитесь в одной школе. Вас окружает одна и та же обстановка. Но вот почему-то – я и хочу понять почему – вы вырастаете в двух совершенно разных людей. Каким образом это могло случиться?
– Повторяю, на мой взгляд, это не имеет отношения к делу. И предлагаю перейти к более актуальным вещам, которые помогут нам, черт возьми, поймать убийцу Джейн! Я не собираюсь предаваться здесь лирическим отступлениям, тем более вы сами сказали, что у нас мало времени.
Ленц долго молчал.
– Вы фотограф. Скажите, вам приходится использовать в своей работе фильтры, проходя через которые свет особым образом преломляется и создает те или иные нужные вам визуальные эффекты?
– К чему вы клоните?
– Человеческое сознание – и подсознание, если уж на то пошло, – напичкано подобными фильтрами. Эмоциональными. Они закладываются в нас родителями, сестрами и братьями, друзьями и врагами, окружающей средой, различными ситуациями, в которые мы попадаем. Я понятно излагаю?
– Более чем.
– Мы с Дэниелом отводим вам исключительно важную роль в расследовании. Но прежде чем позволить вам приблизиться к подозреваемым, мы должны сначала хорошо узнать и понять вас.
Я глянула в иллюминатор. Луна светила так тускло, что я едва могла различить пелену облаков, проплывающую прямо под нами. За стеклом царила мгла, будто мы зависли в вакууме то ли на высоте километра, то ли двадцати… Я сама была похожа на этот самолет, окруженный туманной дымкой со всех сторон. Только впереди от меня сокрыта неизвестность, а позади – то, что как раз известно очень хорошо, но забыто, забыто, забыто… Зачем Ленцу потребовалось лезть в мою душу? Психологи, как и фотографы, чем-то похожи на вуайеристов – любят подглядывать за чужой жизнью. Но всему есть предел. Есть вещи, которыми я не могу поделиться ни с кем. Даже с Господом Богом.