Смерть, какую ты заслужил
Шрифт:
Злыдень молча обдумывал это больше полминуты и наконец сказал:
– Дашь мне год?
– Ты о чем?
– Один год. Спрячешься на один год? В конце этого года сможешь начать с того места, откуда бросил.
– А как же Пономарь?
– С Пономарем я разберусь. Но на это понадобится время. На него работает уйма людей. А я сам по себе. Вот почему я тебя прошу. Один год.
Забыв про жертву, которую предлагает принести ради него убийца, Билли дрогнул:
– Не знаю, Стив. Злыдень вздохнул:
– Лучше решить сейчас, Билли.
– Ты
– Я даю тебе выбор. Я ведь тебе доверился, верно? А ты что сделал? Ушел. Зная, что не только твоя жизнь на волоске, но и моя тоже.
– Вот только они не знают, кто ты.
– Пока не знают. Но если доберутся до тебя, то сделают все, что смогут, чтобы меня найти. Поэтому я прошу тебя об этом, как человек, желавший и желающий тебе только добра. Прямо сейчас, сию минуту дай мне слово, что позволишь спрятать тебя, спрятать подальше от всего и всех, кого ты знаешь, на двенадцать месяцев, начиная с сегодня.
Билли подумал, а не подыграть ли. Но не нашел в себе сил.
– А пошел ты!
Без малейших усилий Злыдень подхватил его под мышки, сделал шаг к обрыву и занес над краем.
Как только под ногами у него оказалась пустота, из Билли разом выветрилось все легкомыслие.
– Ладно, – сказал он. – Ладно.
– Ты мне доверяешь? Билли мог только кивнуть.
Злыдень еще подержал его над обрывом, будто ждал, что он скажет: «Мне легко доверять людям, которые держат меня над пропастью». Но у Билли пересохло во рту и все остроты кончились.
– Обещаю, Стив. Сделаю все, как скажешь.
– Перестанешь звать меня Стивом?
– Ага.
– Один год?
– Один год. Честное-пречестное.
И все это время Билли думал: «Ничего я не обещаю, задница ты сумасшедшая. Да при первой же возможности я от тебя на гребаную милю убегу».
6
Верно, мы станем чудовищами, отрезанными от остального мира; но тем более прилепимся мы друг к другу.
День был солнечный. Пономарь сидел у себя в саду. Мать увезли в больницу на операцию шейки бедра. Он остался один, охранять пуделя. Пономарь баловал себя сигарой во дворике рядом с любимой «вонючкой», крупной, упругой брюнеткой по имени Фиона, которая писала стихи и читала их вслух после секса. Сейчас она листала журнал «Мэри Клэр». Заголовок на обложке гласил: «Женщины, которые поедают собственных детей».
Ее бесстыдные усталые титьки оттягивали шелковое кимоно. Пришел Зверюга, изможденный и мрачный в утреннем свете, его гигантские плечи обвисли под грузом последних событий. Небрежно повернувшись к проститутке, Пономарь сказал:
– Вали отсюда, шалава.
Фиона поглядела на Зверюгу так, будто с радостью бы его расчленила, но, не сказав ни слова, схватила журнал и бросилась прочь. Зверюга даже взглядом не удостоил ни женщину, ни ее титьки – и ту и другие он видел слишком часто.
– Осталось еще уйма тостов с джемом, – сказал Пономарь.
– Нет уж, – отозвался Зверюга.
– Нутро выворачивает, а? Зверюга попытался пошутить:
– Скорее уж наружу лезет, – и, похлопав себя по пузу, опустился на освобожденный Фионой стул. Стул был неприятно теплым.
– Ладно, – отозвался Пономарь. – Вчера я тебя не трогал, потому что знал, ты расстроен из-за Дока.
– Я больше расстроился из-за того, что случилось с его чертовым носом, – горько отозвался Зверюга.
– М-да, – протянул Пономарь. – Жалко. Знай я, что это нос Дока, проявил бы чуть больше уважения. Я даже не знал, что Док мертв, пока не позвонил приятель из уголовки.
– Как он умер? – спросил Зверюга.
– Тебе лучше не знать.
– Все равно скажи.
– Сердце подрезало.
– То есть инфаркт?
– То есть кто-то взял нож и вырезал ему сердце, мать его.
Зверюга спал с лица.
– Господи Иисусе!
– Значит, это не ты?
– Что, черт побери?!
– Тише, тише. Я тебя не обвиняю, но ты видел его последним, и мне нужно точно знать, что случилось после того, как вы в субботу отсюда уехали. Во всех гребаных подробностях.
Зверюга представил полный отчет. Когда он описывал, как Док избивал Билли, Пономарь его остановил:
– Повтори – как?
– Перед тем как мы его передали, Док его отделал.
– Сильно отделал?
– Ага. Разбил физиономию.
– Ты участвовал?
– Нет.
– Пытался его остановить?
– Нет.
– Почему, мать твою?
– А какой смысл, Малькольм? Засранцу все равно конец. Какая разница, помрет он со всеми зубами на месте или нет?
В обычных обстоятельствах Пономарь разорался бы, но сейчас сделал скидку на то, что Зверюга расстроен.
– А в том – я ведь тысячу раз пытался объяснить вам, недоумки вы эдакие! – что я не хочу, чтобы на руках моих людей была кровь. Или на их одежде. Ты про криминалистику, мать твою, слышал?
Зверюга тупо кивнул. Он словно бы вновь очутился в школе. Он даже был уверен, что рано или поздно Пономарь достанет трость и велит ему нагнуться.
– По-твоему, я ошибся, когда дал заказ? – спросил Пономарь.
От такого Зверюга поморщился: Пономарь словно прочел его мысли.
– Нет.
– Ах ты лживый рыжий гад!
– Нет, совсем нет. Я хочу сказать, лично я ничего против парнишки не имел. Я уверен, у вас были причины приказать его пришить.
– Вот спасибо.
– Я просто не знаю, каковы они. Нет, я предполагаю, что это из-за вопросов про Брайана. Но кончать его за расспросы про парня, которого мы еще не прикончили... Где тут логика? – Пономарь пробуравил Зверюгу пристальным взглядом. – То есть Брайана мы прикончим, когда поймаем, верно? Нам просто неизвестно, где он.