Смерть Красной королевы
Шрифт:
– Не обращай внимания, братец. Алиса Корнилова – не терминатор, а живой человек, который тоже может впадать в меланхолию и страдать эмоциональными приступами.
– Знаешь, Алиса, я иногда не знаю, чего ты у меня вызываешь больше – раздражения, восхищения, страха или жалости, – покачал головой оборотень. – В тебе словно бы уживаются несколько совершенно разных личностей… Но какая из них – настоящая Алиса Корнилова?
– Смотри, пушистый, – я выставила правую руку ладонью вперёд, растопырила пальцы. – Вот мизинец – он слаб и никчёмен. Вот безымянный палец – ничем непримечательный спокойный середнячок, но со слабиной. Это – средний палец. Он высокий, крепкий, уверенный в себе и может послать куда подальше. Это – указательный. Он трудолюбив, весел, подвижен и без него не обойтись. А это – большой палец. Сильный, упёртый, и если надо, то будет противостоять всем…
Выписала в воздухе замысловатую фигуру, пошевелив пальцами.
– Они – как я, – прошептала я. – Они – часть меня, но они – это не я…
Резко сжала пальцы в кулак. До боли в ладони, в которую вонзились коротко стриженные ногти. До побелевших костяшек.
– Я – это всё. Все мои слабости и недостатки, спаянные в один кулак, который сметёт любого. Понимаешь меня, брат мой Широ? Понимаешь, почему кишинам со мной крупно не повезло?
– Отлично понимаю, Алиса, – тонко улыбнулся лис, нехорошо блеснув глазами. – Отлично понимаю, что не ошибся в тебе тогда, не ошибаюсь и сейчас.
– Ненависть – мой меч, презрение – моя броня, – ухмыльнулась я. – Ладно, к чёрту философию – чего-то меня в сон от неё клонит… Подремлю-ка я полчасика.
– Ага… – неопределённо кивнул лис, доставая мобильник и включая на нём какую-то игру.
А я поудобнее устроилась на мягком сиденье, скрестила руки на груди, откинулась назад и прикрыла глаза.
Мерное покачивание вагона и размеренный перестук рельсов постепенно убаюкивал, и я даже и не заметила, как успела задремать…
Сон был странный.
Уж явно не из того разряда, что положены сниться молодым девушкам. Никаких тебе прогулок на закате под ручку с белокурым прекрасным принцем, розовых облаков, поющих птичек и порхающих бабочек. Никаких зайчиков, котяток и пушистых пони с бантиками.
Ничего подобного.
Просто огромное бескрайнее поле от горизонта до горизонта. И от горизонта до горизонта заваленное трупами, испещрённое воткнувшимися стрелами и копьями. Поле полное мёртвых лошадей и кружащихся в воздухе воронов. И серо-чёрное низкое небо, готовящееся разразиться проливным дождём.
Натуральное поле Куликово. Или Калка. А может быть Кресси или Грюнвальд. Увы, но история – не мой конёк. Пятёрка в итоговом табеле есть, но сверх описанного в учебниках я особо и не знаю.
Копья. Стрелы. Сломанные мечи. Целые мечи. Кольчуги. Шлемы. Разноцветные щиты разных форм.
Но я не скажу вам, чьи они – не разбираюсь я в них. Кажется, Европа. Вроде как Средневековье. Ни римлян, ни самураев, ни мушкетов.
Всё.
И, если честно, то мне плевать, где это затерянное во времени и пространстве поле находится. И кто, и ради чего здесь умер. Самые разные придурки тысячи лет напяливали на себя металлолом и, прикрываясь красивыми словами, резали других таких же придурков ради денег, власти, удовольствия или просто дебилизма. Так с чего бы мне знать, где и когда я оказалась?
Но я знала, что меня здесь быть не должно.
Я всегда в нужное время и в нужном месте? Всегда, да не всегда. Ошибки – тоже случаются. И сейчас меня здесь не должно быть. Не. Должно. Быть.
Странно, что я могу так логично рассуждать во сне? Отнюдь. Надо просто понять, что вокруг сон, и всё будет в порядке.
Но иногда просто невозможно понять – спишь ли ты или бодрствуешь. Невозможно понять, что вокруг тебя – реалистичный кошмар или кошмарная реальность.
Но сейчас я точно знала – здесь мне не место.
Тяжёлые, закованные в металл, ботинки размеренно ступали по земле, на которой степную пыль прибило свежей кровью. Я шла вперёд, перешагивая через мёртвых. Негромко поскрипывал чёрный металл доспехов, на левом бедре покоилась приятная тяжесть пистолета. За спиной в такт шагам покачивался длинный меч, что лежал между двух сложенных крыльев.
Не было других звуков – беззвучно парили в небе вороны, не стонали умирающие, ветер не шелестел упавшими знаменами.
И не было других запахов – ни удушливого смрада крови и изрубленных тел, ни тяжёлого запаха оружейного металла.
А потом в воздухе родилась и начала крепнуть мелодия.
И повинуясь ей сон начал оживать запахами и звуками, а облака надо мной начали закручиваться в исполинский водоворот. Он оживал… Но лучше бы не делал этого.
Здесь не было живых. Поэтому лишь только я могла стоять прямо, а не валяться на земле безжизненным телом.
Поэтому я не поняла, откуда он взялся.
Человек как человек. В изрубленной длинной кольчуге, простом шлеме, и некогда жёлтой накидке. Некогда жёлтой… А сейчас заляпанной буреющей кровью. Своей или чужой? Не знаю. И надо ли мне это знать?
Человек просто стоял и играл на небольшой, грубо вырезанной деревянной флейте. Хотя музыка была совсем не той, что мог бы родить столь неказистый инструмент – глубокая, многоголосая, непривычная. Тяжёлая. Грохот лавин и шум горных рек, раскаты грома и вой лесного пожара слышались в ней…
Лица я его не видела – человек стоял ко мне спиной. Просто стоял и играл – один среди целого поля мёртвых.
А затем он неожиданно прервался, наклонился и что-то подобрал с земли. Короткий взмах рукой, в воздухе мелькает какая-то тень, и я ловлю брошенную мне вещь.
Диадема. Простая и грубая. Когда-то золотистая, а сейчас почти алая от запекшейся крови.
Человек вновь поднёс к губам флейту и заиграл опять, а небеса наконец-то обрушились вниз стеной дождя.
Капли воды наотмашь ударили по полю, забарабанили по металлу доспехов и смыли с них кровь…
А вот диадема почему-то так и осталась покрыта кровью. Как будто она впиталась в металл.
Странно.
…Резко открыла глаза и поморщилась от боли в затекшей шее. Бросила взгляд на циферблат наручных часов – минут пятнадцать я всё-таки подремала…