Смерть меня подождет
Шрифт:
Мы выходим к краю леса, прощаемся с Утуком. Он змеей уползает в узкую щель, и гранитные утесы скоблят его упругие бока.
Тропа ведет нас вправо, к озеру Малое Токо. Полтора часа бьемся с топями. Олени и вьюки в грязи, мы мокрые. Проводник охрип от крика и понукания. С великим трудом добираемся до озера.
Оно поражает нас дикой красотой. Темная сталь воды, вправленная в резную раму скал, постепенно сужаясь, уходит на восток и там теряется в прозрачно-сизом тумане. Слева от нас крутой черный откос. Справа с поднебесной высоты падает Становой, загромоздив обломками скал почти пятисотметровый
Караван задерживается. Трофим с Демидкой поправляют вьюки, а я иду вперед.
Тропа обходит озеро правой стороной по каменистому берегу. Солнце уже подбирается к зениту. Два огромных облака -- одно в небе, другое в озере -плывут на север. И вдруг тишину разрывает лай Кучума. Сбрасываю с плеча карабин, бегу на помощь псу. За поворотом вижу медведя, яростно отбивающегося от собаки. Почуяв человека, хищник бросается наутек и уводит за собою Кучума. Все это происходит так быстро, что я даже не успеваю разрядить карабин.
Иду дальше. Кучума не слышно. В глубине заливчика путь преграждает густая ольховая чаща. Ищу проход и натыкаюсь на широкую примятую полосу -кто-то до нас протащил через кусты какую-то тяжесть. Приглядываюсь -- кровь. Дальше нахожу отпечатки больших лап медведя. Это он тут хозяйничал. Но почему его следы идут навстречу поваленным кустам? Значит, медведь тащил свою добычу, пятясь задом. Это в его манере. Тяжести он таскает именно так. Интересно, что за добыча попалась ему? Судя по потаску, это крупный зверь. Куда и зачем он его тащил?
Пробираюсь осторожно. А сам на всякий случай держу наготове карабин.
За россыпью вижу странную картину: поодаль от берега все кусты помяты, вырваны с корнями, с камней содран мох -- и все это сложено большой горкой. Подхожу ближе. Из кучи на меня жутко смотрит большой глаз крупного животного. Узнаю сокжоя. Как попал этот осторожный зверь в лапы медведю? Он мог поймать его разве только сонным, для этого косолапый хищник обладает достаточной ловкостью. Но могло все это произойти и при других обстоятельствах: звери, как и человек, тоже болеют, теряют слух, у них притупляется к старости обоняние, и тогда они легко становятся жертвой хищника. У меня нет времени разобраться в этой звериной трагедии -- мы торопимся сегодня добраться до Большого Токо.
Поджидая своих, я разворочал кучу. Какой нужно обладать чертовской силой, чтобы когтями разорвать крупного сокжоя на части! Разделанную добычу медведь прикрыл лесным хламом и мхом, содранным с камней вместе с кустарником. Он не очень-то любит свеженину, предпочитает к "столу" мясо с душком, вот и сложил его, чтобы "пропарить".
Закончить работу медведю помешал Кучум. С собакой бы он, конечно, справился, но появился человек, и ему пришлось быстро убраться.
За озером по бору выходим на последний перевал. Даем отдохнуть оленям. Видимость хорошая.
Нагорье как-то неожиданно, почти внезапно, сменяет горы. Становой остается позади, обрывается бесцветной стеною, виснет зубчатыми глыбами над пропастями -- все это не стертые временем следы великих геологических катастроф. Трудно представить то далекое время, когда эти горы громоздились друг над другом и в каменном скрежете, в извержениях
Прощай, Становой! Горы, долго терзавшие наше любопытство и принесшие много неприятностей, вдруг стали так дороги!.. Мы рады этому чувству и той грусти, что охватила нас в минуты расставания. Вернемся ли еще когда-нибудь к тебе? Ощутим ли еще раз твое величие, твое холодное дыхание?
А впереди Алданское нагорье -- плоская земля, словно оспой, изъеденная болотами да зыбунами, вся в латках, старая, уставшая, не политая слезой, не топтанная человеком. Живет она без памятников и легенд, пленница стужи.
Сразу за перевалом начинаются исконные земли нагорья. Тропа вьется по густому стланику, уводит караван влево. Мы теряем из виду горы, с тревогой погружаемся в эти загадочные заросли, заполонившие, как океан, огромное, непосильное для взгляда пространство. На пологих увалах везде выступают камни, бесцветные от старости, источенные веками, наполовину уже погруженные в могилу. В ложках топи, обманчиво прикрытые чудеснейшим ковровым рисунком из мха. Но только соблазнись, шагни на этот ковер, и тебя засосет разжиженная глина, притаившаяся за растительным покровом. Олени боятся топей, останавливаются, и тогда крик погонщика разрывает дремотный покой низины.
Солнце, позолотив нижний край туч, нависших над нагорьем, опускается в неизмеримую глубину. Тайга погружается в спокойное ожидание ночи. Встречный ветер резок и холоден, как ключевая вода. Где-то близко, за последним холмом, слышатся гулкие всплески волн и тревожный крик чайки.
Проводник сворачивает с тропы влево, ведет караван на крик. Еще небольшой спуск вдоль топкого ручья, и мы видим сквозь ветви последней лиственницы озеро, утонувшее в темной синеве. Это Большое Токо.
Оно как-то сразу открывается нашему взору и в сумерках кажется необозримой равниной.
Ветер гонит тяжелые волны, окаймляет берег белой пеной, падает на стланики. Далеко гудит прибой. Чувствуется, что на этом безлюдном озере ночами властвует буря и теперь приходит ее час.
Крик чайки вырывается из грохота и воя волн. Птица бьется с бурей. Скашивая то левое, то правое крыло, она бросается в воду, пропадает в ухабах, взлетает на высокие гребни и, наконец, исчезает в брызгах. Но из тьмы еще долго несется ее скорбная жалоба. И этот крик, теряющийся в пустынном пространстве, пронизывает душу болью одиночества.
Тучи поглотили остатки света, нависают над озером чернотой. Озеро гудит ровно, победно. Влажный ветер клонит к земле густые стланики. Караван столпился на небольшой прибрежной поляне. Мы с трудом поставили палатку, сварили ужин и уснули, убаюканные бурей.
К утру погода стихла. Вдали, в светлом пару, тают вершины Станового. Золотистые линии хребта едва различимы в лучах солнца. Ближе к нам, и дальше на север, в прохладной свежести утра лежит озеро. Оно еще дремлет, прикрытое туманом, словно упавшим парусом. Легкий, еле уловимый бриз качает его своим холодным дыханием. И опять слышится крик одинокой чайки. И кажется, будто она одна живет в этом холодном крае и с безнадежной тоскою зовет подругу. Ей никто не отвечает, и крик уплывает в туман.