Смерть мужьям!

Чиж Антон

– Теперь ваша очередь, – напомнила Софья Петровна. – Какие тайны раскрываете?

Честно говоря, рассказывать было нечего, а сочинять в таком состоянии Родион был не в состоянии. И еще трижды повторить.

– Да, вот, хотя бы из последнего, – сказал он, задумчиво колошматя ложечкой по блюдцу. – Прямо на улице убили юношу ударом шила в сердце...

– Боже мой! – вскрикнула барышня, как все барышни мира, когда хотят показать свой восторг перед достоинством мужчины. – Вы уже нашли убийцу?

Ванзаров откликнулся на призыв крови, как петух на куриное кудахтанье:

– Напали на его след. Очень опасный и коварный преступник.

Пришлось бросить все силы на его поимку. Скоро возьмем, никуда не денется. Я раскинул такую хитроумную сеть по всему городу, что ему просто некуда деться. Не покладая рук работает сотня филеров, осведомители, еще жандармов подключил. У меня ведь весь департамент под рукой. Бывает, зайду к директору, скажу: Николай Иванович, душа моя, дайте-ка мне парочку рот филеров, чтобы злоумышленника изловить. И директор сразу – пожалуйста, Родион Георгиевич, берите филеров, сколько хотите, только дело сделайте, чтоб отчетность не страдала! На мне все только и держится. Ни в чем не знаю отказа. Сыскную полицию гоняю, как хочу. Даже самого начальника Вощинина – прямо в хвост и в гриву. А что делать? Розыск требует. У меня не забалуешь! Все помогают, хотят, чтобы следствие мое как можно скорее решилось. Я вообще имею большое влияние в министерстве. Прямо скажу: будет надо – вся полиция за мной, как один, встанет... А потребуется – и гарнизон поднимем, кавалерию... Флот наготове... У нас и воздушный шар для наблюдений имеется... Мы его обложили, скоро возьмем... Примерно так.

Родиона несло. Ничего не мог поделать со своим языком, который будто с цепи сорвался. Ему было и стыдно, и приятно, что васильковые глаза неотрывно и, кажется, с восторгом, пожирали его.

– Потрясающе! Это будет в свежих газетах?

– Надеюсь, нет! Я скромен. Для чего мирская слава, лишь бы дело делалось, – подхватил слегка обезумевший Ванзаров. – Наша работа скучна журналистам. Им подавай какие-нибудь жареные факты. А мы, сыщики, работаем кропотливо и вдумчиво, в тиши кабинетов, с лупой и фактами. Но порой в дождь и ветер, мы идем по следу, чтобы... В общем, да...

«Закрой рот!» – сам себе приказал он, пока усердно кашлял.

– Какой вы... – не закончила Софья Петровна, хотя юному чиновнику страсть как захотелось узнать, каким именно предстал в васильковых глазах. – А что-нибудь еще?

– Извольте, – Ванзаров проглотил кофе. – Любовник прислал чужой жене отравленные конфеты.

– Зачем? – испугалась Софья Петровна.

– Выясняем... Загвоздка в том, что пока не удалось установить его личность. Но это дело ближайших дней...

– Какая у вас интересная жизнь, полная приключений и подвигов... Не то, что у меня.

Родион смог лишь многозначительно кивнуть. На большее сил не осталось.

– Как жаль, что приходиться расставаться с таким интересным человеком, – сказала барышня грустно.

– Отчего же расставаться? Вы позволите пригласить вас... завтра, – Ванзаров никогда никого не приглашал на свидания, и потому не знал, куда следует водить приличных девушек. Впрочем, как и неприличных. Он вообще не знал, как это делать. Чудо, что вообще сумел исторгнуть приглашение.

Барышня с милой улыбкой дала согласие. Они договорились, что завтра ближе к вечеру Софья Петровна телефонирует в участок, чтобы выбрать место встречи.

Поймав извозчика и закрепив на багажном ящике велосипед, подсадив девушку и поцеловав тонкую, будто прозрачную ручку, а также, отдав извозчику последнюю

мелочь, Ванзаров плыл в нескончаемом счастье. А как славно она произнесла «сыщик», нет, не славно – божественно.

Он смотрел, как удаляется пролетка, и на душе разливался клубничный сироп под взбитыми сливками. А сердце потекло растопленным медом. Непередаваемо хорошо.

Софья Петровна обернулась и одарила улыбкой, за которой можно было вообразить, что угодно. Ванзаров чуть не кинулся за пролеткой, но вовремя сдержался. Все-таки, важным чиновникам сыскной полиции не пристало бегать по проспекту, как мальчишкам-газетчикам.

18

Рабочий кабинет Лебедева, он же – лаборатория, располагался в здании Департамента полиции на Фонтанке. Здесь Аполлон Григорьевич проводил самые точные экспертизы, делал выводы и подписывал заключения, в общем, занимался тем, без чего невозможна рутинная работа криминалиста. По причине чего, кабинет превратился в невообразимую смесь чулана, в котором хранят всякую рухлядь, и лабораторию средневекового алхимика. Реторты соседствовали с черепками посуды, горелка Бунзена размещалась среди чьих-то косточек, а химические реактивы хранились рядом с коробками, на которых виднелись замызганные ярлычки «Чай» и «Кофе». Что же о запахе, то о нем лучше ничего не знать. Помещение, в котором регулярно выкуривались никарагуанские сигарки, пахло... необычайно.

Впервые оказавшись в святилище криминалистики, Ванзаров осматривался и тихо поразился, до какого же беспорядка можно довести рабочее место.

– Зато я всегда знаю, где, что лежит, – словно угадав мысли, сказал Лебедев. – Сунул руку и сразу нашел... Проклятья, куда делась лакмусовая бумага?

Криминалист стал рыться в груде папок, непринужденно разметая их в разные стороны, пока не дошел до дна, то есть замызганной поверхности стола.

– Ну, и ладно, не очень-то она нужна, – успокоился Лебедев. – Знаете, что было в пузырьках Грановской?

– Вы же говорили – яды?

– Я предполагал. Теперь готов сделать заключение. Это... – Аполлон Григорьевич выставил хрустальный сосудик с зеленоватым порошком, – ... таллий. Это... цианид, или соль синильной кислоты. Это изволите видеть... стрихнин. Ну, а это... старина-мышьяк. Куда разнообразнее, чем нужно для травли крыс. Не мое дело строить умозаключения, и логике не обучен, но...

– Ваше мнение – бесценно.

– За язык не тянул... Мое мнение таково: любящая мать двоих детей и примерная жена адвоката, серьезно готовилась к преступлению. Кому-то повезло уцелеть.

– Не удивлюсь, если мужу.

– Почему?

– Яды хранились в открытую среди пудр и румян, меньше всего привлекая внимание мужчины. И всегда под рукой.

– Она что же, не могла решить: хочется ей убить отца своих детей, или пусть еще поживет? Какая затейница... Вот, держите.

Лебедев сунул стопку фотографических карточек, еще сыроватых. На одних был изображен мужчина, заросший бородой и давно не стриженными волосами. На других – он же гладко выбрит. Лицо заколотого отличалось природной округлостью и чуть грубоватым носом. В остальном, молодой человек производил самое положительное впечатление. На снимках он замер, словно что-то говорит. Фотограф слегка прикрыл рот, а веки остались раздвинутыми сами собой. Портрет был снять фронтально сверху, казался вполне живым, если не замечать смятую простынь под затылком.