Смерть мужьям!
Шрифт:
– Я принимала участие в конкурсах модных домов и занимала призовые места...
– Шесть раз брали третье место?
– Я не лошадь на скачках, чтобы... Откуда узнали? – не совладав с любопытством, спросила Матильда. – Об этом писали только в парижских газетах. У меня сохранились вырезки. Хотите, покажу? Они дороги мне как память...
Не утруждая даму, Родион извлек пучок вещественных улик.
– Эти?
Вздох радости вырвался из измученной груди.
– Мои булавки! Мои дорогие награды... – запричитала Матильда и даже порывисто бросилась, но застыла в сомнении: – Позвольте, здесь только шесть...
– Сколько не хватает?
– Самой ценной: награду после стольких лет неудач... Позолоченная булавка за победу в 1890-м году.
– Значит, номер один... – повторил Родион. – И булавка убивает вернее ножа.
Матильде послышалась
– Эти награды были украшением моего салона, – сказала Матильда. – Я готова была целовать их...
Если бы она знала, откуда их вытащили, то целовать расхотела бы, а вот обморок был бы гарантирован. Родион проверять не стал, а спросил:
– Они хранились в этих коробках?
– Разумеется, нет! Я сделала шелковую подушечку, и так элегантно воткнула, будто корона вышла.
Кровожадно, как показалось Матильде, Родион улыбнулся и задал совсем дурацкий вопрос:
– Какие цветы были в букете, который отослали на именины Авроры Грановской?
– Только розы, разумеется. Ее любимые белые розы...
Какой странный юноша. И повел себя совсем странно: не отдал драгоценные булавки, а засунул в пиджак, и, не прощаясь, побежал к двери.
– Господин Ванзаров! – изумилась мадам Живанши.
– Простите, не сейчас, после...
– Но как же мои призы?
– Найдем. Обязательно, найдем, – торопливо проговорил странный чиновник, и, наградив лоб зазевавшейся горничной приличным тумаком двери, покинул квартиру.
Дамы остались крайне недовольны визитом. Матильда так и не узнала судьбу салона, а Катюше пришлось лечить шишку медным пятаком. И никакого развлечения.
2
Заботливого секретаря на месте не оказалось. Может, выскочил по срочному поручению, а запереть забыл. Отзвонив раза три, Родион обратил внимание, что створки держатся неплотно, словно предлагают не церемониться.
В приемной царил рабочий порядок и покой. Будто еще мгновение назад помощник сидел на рабочем месте, вон, даже перо на открытой чернильнице, а теперь взял и растворился.
– Кто там? – спросил голос, приглушенный портьерой.
Ванзаров вошел без объявления.
– Вы вовремя...
Доктор восседал за рабочим столом, положив руки перед собой, как египетский сфинкс. Спина плотно упиралась в спинку резного кресла. Словно боящийся высоты оказался на карнизе, и не может двинуться, только прижимается к спасительной стене.
– Прошу простить, руки не подам, нездоровится... Устраивайтесь, Родион Георгиевич, вы – долгожданный гость. Не желаете конфетку?
Блестя шоколадными дольками, коробка «Итальянской ночи» манила изведать сладкое наслаждение. Выбрав знакомое кресло, принимавшее множество влиятельных задов, скромный чиновник полиции развалился, закинул ногу на ногу, и сказал:
– Мне все известно...
– Вы так уверены? – Карсавин улыбнулся. – Заглянули в свое зеркальце и нашли все ответы?
– Не я: логика и факты... А где ваш секретарь?
– Он получил прекрасные рекомендации и полный расчет... Приемы отменены. Нам никто не помешает... Мы одни. Или один на один, так сказать.
Нехорошо разрушать иллюзию честного поединка. Но что поделать: на лестничной клетке изготовился старший городовой Семенов, черный ход перекрывал младший городовой Ермилов, а на набережной у полицейской пролетки ждал городовой, имя которого позабылось, не говоря уже о городовом Ендрыкине, прихваченном для надежности с поста. Промолчал Ванзаров о тузах в рукавах.
– Должен предупредить: времени у нас немного, – продолжил Карсавин. – Потратим его с толком... Раз все знаете, так начинайте. Моя профессия – слушать.
– Не знаю, в чем моя профессия, – сказал Родион. – Еще не знаю толком... Наверное, открывать глаза на истину, которая и так на виду.
– Насладитесь, Родион Георгиевич.
– Как прикажите, Петр Владимирович... Жил да был некий великий врач, скажем, доктор Карсавин, который исправлял пошатнувшиеся нервы особым образом. Он предлагал делать людям то, что им втайне хочется. Причем так, чтобы не навредить себе и при этом исцелить душевную болезнь. И вот однажды в этом году доктор Карсавин понял, что может поставить удивительный и очень полезный для познания человеческой природы эксперимент. У него в руках оказался достойный материал: четыре барышни. Все – как на подбор успешные, замужем и даже с детьми. Не знают ни забот, ни хлопот. Одна из них, впрочем, зарабатывала на жизнь, предсказывая будущее за умеренную плату. Но, это деталь несущественная. А существенно, что каждой из них сытая и спокойная жизнь с любящими мужьями, лицемерием семейных отношений и воспитанием послушных детей глубоко наскучила. Хочется чего-то нового и необычного, что разгонит хандру и тоску. Что же делать? Барыши обратились к доктору. Мудрый эскулап решил воспользоваться шансом и составить удивительную в своем роде игру. Он предложил барышням испробовать в захватывающее развлечение. А именно поиграть в убийство: составить план и начать его постепенно осуществлять. Но только не доводить до страшного конца – кто же будет резать кур, несущих золотые яйца. Девушки согласились. Одного не сказал хитрый доктор Карсавин: свой собственный план он составил таким образом, чтобы «убийца» оказалась и «жертвой», а для этого замкнул своих пациенток в круг. Как бы убивая подругу, дама непременно становилась как бы жертвой другой. Гениально и просто. Для чего это понадобилось? Доктор Карсавин хотел наблюдать с научной точки зрения, как давно и хорошо знающие друг друга женщины, подруги, начнут сначала бояться, потом подозревать, потом ненавидеть. Наверное, он хотел узнать, какие чувства возбуждает в сытом человеке необходимость убить ближнего и страх самому быть убитым. Верю, правила игры доктор честно объяснил каждой барышни. Дело пошло. Каждый день пациентки составляли письма, в которых описывали свои чувства и желания. Доктор Карсавин читал и понимал, что гениальная идея не находит своего воплощения: дамы увлекаются безумными и нереальными фантазиями, от которых никакой пользы. Нужен был правильный толчок. И он нашел средство, о котором чуть позже. Но как только посеял ветер, то пожал бурю. По письмам доктор отметил, что барышни стали крайне серьезно относиться к идее убить. А потом и вовсе убедился: они не остановятся перед настоящим убийством. Зверь проснулся и вырвался на свободу. Милые домохозяйки превратились в кровожадных фурий. Откуда такая перемена в женщинах? А все дело в том, что им пояснили: есть способы убить просто. Так просто, что и никто не подумает. Все останется прежним, их никто не заподозрит, но они испытают сладость убийства. Кто же надоумил воспитанниц Института благородных девиц?..
– Не надо пачкать мое открытие, я слишком много за него заплатил, – резко оборвал Карсавин, но тут же извинительно улыбнулся.
– Что же вы открыли в человеке такое особое?
– Знаете, почему образцовая мать семейства вдруг становится тайным убийцей? – доктор сунул в рот шоколадную конфетку и, причмокивая, продолжил: – Ощутив силу без страха возмездия, она познает самое сильное из наслаждений: быть самим собой. Нет удовольствия сильнее, когда ты подвигаешь Бога и становишься на место его, пусть над одним человеком, пусть над одной живой душой, но теперь полностью принадлежащей твоей власти. Небесное возмездие, как всегда, запаздывает и кажется, что вот она – правда и истина, которую так тщательно скрывали. Оказывается, убивать – не только легко, но и приятно. Изумительно приятно. Нет угрызений совести, нет страха закона, а есть только безмерное наслаждение, что силам твоим нет предела, и тебе подвластно все. Это посильнее кокаина. Особенно, когда вся жизнь подчинена порядку. Чем больше в жизни комфорта и сладости, тем страшнее внутри человека набегают темные силы. Тем больше тянет к крови и зверствам. Чем лучше жизнь, тем хуже человеку. Чем больше комфорта, тем сильнее тяга к зверству. Зверь не может успокоиться травой. Ему нужно сырое мясо с кровью. Вот так, господин чиновник полиции.
На лестнице и в подъезде уже давно скучала полицейская засада, чего доброго проявят инициативу. Семенов, наверно, уже сжимает шашку. Надо торопиться.
– Все это занимательно, но я пришел предъявить вам обвинение, – сказал Ванзаров, выпрямляясь на кресле.
– И в чем меня обвиняют?
– В том, что направляли убийцу на беззащитных пациенток. Барышни хоть и жаждали крови, но сами толком ничего не смогли сделать.
– Можете это доказать?
– Конечно. Все дамы по институтской привычке, прежде чем написать письмо, делали его черновик в дневнике. Записи Грановской, Делье и Хомяковой находятся у нас. Даже если вы уничтожили их письма, во что я не верю, – какой же ученый расстанется с таким бесценным научным материалом, то у нас хватит доказательств. Остальное даст немедленный обыск. Разрешение имеется.