Смерть на Невском проспекте
Шрифт:
Еще позже, уже к ночи, кое-где в Петербурге начались стихийные беспорядки. Выросли баррикады, зазвучали революционные лозунги, в солдат, продолжавших патрулировать улицы, полетели камни. Потому что когда свидетели и участники бойни, залитые кровью, своей или чужой, своими ногами или на самодельных носилках добрались до дома, смысл происшедшего обрушился на них во всей своей ужасающей полноте. Отцы, мужья, сыновья, жены, дочери — сколько чьих-то родных погибло или пострадало в этот день! [11] Надежда, которая вывела их на улицы, — надежда на то, что завтра будет лучше, чем сегодня или вчера, — эта надежда умерла, когда кровь пролилась на лед. А те, кто был более прозорлив, в ту
11
По данные «Правительственного вестника» от 11 января 1905 г., «Число пострадавших в течение 9 числа по точному подсчету, оказывается: убитыми 96 человек и ранеными 333 (в том числе 53 зарегистрированы в амбулаторных пунктах)». По современным данным — погибло около 1000 человек.
В этот вечер русский писатель Максим Горький послал телеграмму в Нью-Йорк американскому газетному магнату Уильяму Рэндольфу Хёрсту. «Санкт-Петербург. В Кровавое воскресенье 9 января 1905 года, — гласила телеграмма, — началась русская революция».
Часть 2
Яйцо «Великий Сибирский железный путь»
Тузенбах.Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку. Я буду работать, а через какие-нибудь двадцать пять — тридцать лет работать будет уже каждый человек. Каждый!
5
Наташа Бобринская сидела тихохонько в дальнем конце комнаты, а царь читал вслух домочадцам из «Собаки Баскервилей». Уж конечно, думала она, Его Величество не может не знать о том, что произошло сегодня в столице. Царь на то и царь, чтобы знать обо всем, что происходит в его стране. И конечно, он не мог не рассказать об этом мадам Алекс. Почему же они не поделятся с детьми, хотя бы в какой-то приемлемой, облегченной версии? Очень скоро девочки так и так узнают об этом от слуг.
До Александровского дворца весть о трагедии долетела в четыре часа пополудни. Машинист поезда, курсирующего между Петербургом и Царским Селом, стал свидетелем финального побоища на Невском и рассказал, как все было. Наташе было тошно как никогда в жизни. Сегодня — поворотный день, думала она. Теперь в России уже ничего не будет по-прежнему — еще бы, после того, как царские войска порубили своих сограждан, словно какие-то варвары-захватчики! И, слушая, как негромкий голос читает о Степлтонах и о сбежавшем заключенном, прячущемся на болоте, Наташа провалилась в какое-то забытье, и перед глазами ее развернулось видение, в котором Санкт-Петербург, ее элегантный, блистательный, обожаемый Санкт-Петербург стал медленно тонуть в водах Невы, сползать в Финский залив, пока не скрылись золоченые шпили церквей и Адмиралтейства. Может, эта огромная, страшная собака Баскервилей — символ революции, очнувшись, спросила себя Наташа, и явилась она, чтобы пожрать людей, которые ее кормят, в удушающем объятии сломать им кости.
Царь читал превосходно. Голос у него и вправду был тихий, но он хорошо знал, когда и как возвысить его для пущей выразительности. Неужели правы те люди, которые поговаривают, что он слабый правитель, и его нерешительность и некомпетентность погубят Россию? Когда дети один за другим вышли из комнаты, чтобы отправиться наверх, в постель, Наташа почувствовала прикосновение руки к своему плечу.
— Наташа, дитя мое, — произнесла Александра Федоровна, — вы ведь знаете что-то, не так ли? О том, что сегодня произошло в городе?
— Да, Ваше Величество. Кое-что знаю, но не уверена, правда ли это.
— И что же вы знаете, дитя? — спросила императрица, движением руки заставив Наташу присесть на край дивана.
— Я только слышала. Ваше Величество, — произнесла Наташа, вспомнив вдруг своего отца, как он кричал на братьев, что нельзя верить всему, о чем болтают на улицах в этом городе сплетников, — что в Петербурге была стрельба и что очень много людей погибло от рук солдат.
И тут она едва сдержалась, чтобы не заплакать по этим неизвестным ей людям, скошенным пулями в январское воскресенье.
— Это были очень, очень плохие люди, — жестко сказала императрица, повысив голос. На мгновение Наташа обрадовалась, подумав, что речь идет о солдатах, расстрелявших мирных демонстрантов. — Они все одинаковые, все эти революционеры, убийцы, бомбисты, — перечисляла Александра Федоровна, и Наташа поняла, что рано радовалась, — все эти либералы и прочие негодяи. Это те, кто убил дедушку нашего царя, и видит Бог, они и нас пытались взорвать, я уже потеряла счет, сколько раз пытались. Отчего, вы думаете, дитя мое, мы вынуждены прятаться здесь? Я вам отвечу. Потому что нам докладывают, что жить в Петербурге опасно. Пока эти люди не поймут, кто на самом деле правит Россией, нам придется мириться с такими неприятными эпизодами, как сегодня. Знаете ли вы, чего они хотели, эти жалкие люди? Подать петицию царю! Как будто у них есть хоть какое-то право говорить ему, что он должен делать! Что ж, давайте надеяться, что они усвоят сегодняшний урок. Если же нет, не усвоят, в следующий раз придется прибегнуть к еще более суровым мерам.
Наташа, как могла, низко наклонила голову, чтобы императрица не прочла ужаса в ее глазах.
— Во вторник, Ваше Величество, после обеда я свободна. Вы позволите мне съездить в город повидаться с родными?
— Конечно, дитя мое. Не сомневаюсь, что, приехав в город, вы увидите: общее мнение осуждает разнузданную чернь еще сильнее, чем я.
Лорд Фрэнсис Пауэрскорт, уже уверенный в том, что освоился в центре Петербурга, самостоятельно направлялся к шапоровскому особняку, чтобы, забрав Михаила, осуществить свой второй визит в министерство внутренних дел. Всю ночь валил снег, скрывая последние следы Кровавого воскресенья. Солнца не было. Злой ветер подхватывал, нес по Невскому клочья одежды, шапки и картузы. Рыскали собаки, встревоженные запахом крови. Над водой летали обрывки прокламаций. Пауэрскорт как раз сворачивал на Миллионную, когда его остановили двое в серых пальто.
— Пройдемте с нами, — на ломаном английском сказал тот, что повыше.
— Пожалуйста, — прибавил тот, что пониже, таким тоном, что стало ясно — быть вежливым ему совсем не просто.
— Прошу прощенья, — сказал Пауэрскорт и попытался продолжить свой путь, но это ему не удалось. — Мне нужно встретиться с другом вон в том доме. — И подумал, что, если закричать, может, его услышат в особняке?
— Встретитесь позже, — сказал высокий, который вроде был у них главным говоруном. — А теперь пройдемте с нами.
— Пожалуйста, — снова прибавил тот, что пониже, — не создавайте проблем. — Пауэрскорт почувствовал, что ему в бок воткнулось нечто твердое и круглое, скрытое в кармане пальто того, что пониже. Вот это была проблема.
— А могу я узнать, кто вы такие? — рассердился Пауэрскорт, которого, только что не скрутив, повели обратно той же дорогой. — Можете быть уверены, это дойдет до британского посольства!
— Британское посольство? — рассмеялся высокий. — Фу-ты ну-ты! Подумаешь, какая важность! Тут вам не Лондон, а Санкт-Петербург!