Смерть навылет
Шрифт:
Улита моргнула.
— Да здесь и нашли, — и опять меня поразило спокойствие в ее голосе. Ни слез, ни истерик, только полное умиротворение. Да, видать, непростые отношения были у матери с дочерью. — Я с работы пораньше вернулась, а она в прихожей лежит. Синяя и уже холодная. Вызвала “скорую”, а те, только на тело посмотрели, в милицию стали звонить.
— Значит, милиция была?
— И следователь был. Понятых с первого этажа приволок: тех хлебом не корми, дай только квартиру ощупать. Как бы потом не обнесли. Брать, конечно, у меня нечего, но все-таки… Неприятно как-то, когда чужие руки по вещам шарят, правда?
Водка на Улиту не действовала. Глаза трезвые, речь четкая, осмысленная.
— У вас были проблемы с дочерью? — наугад спросила я и, как выяснилось, попала в
— Если ненависть — это проблема, то у нас они были. — Улита намотала на палец прядь волос и резко дернула. Поморщилась. — Знаете, Стефания… Можно, я буду так вас называть, без отчества?! Вы ведь моложе меня. Рождение ребенка — всегда риск. Только риск этот заключен не в здоровье малыша, а в том, что будет с вами — родителями — когда этот ребенок вырастет. Я в каком-то женском журнале прочитала статью восторженной идиотки: “Первая мысль, которая меня посетила после родов, что вот, появился на свет человечек, который будет любить меня всегда и ни за что, а просто потому, что я его мама”. С чего она это взяла? С чего она поверила, что ребенок будет любить ее? И почему мы уверены, что любовь между родителями и детьми — не подвластна времени?! Странно как-то попытается: супруги могут расходиться, братья и сестры враждовать с детства, но родители и дети будут испытывать по отношению друг к другу только самые теплые чувства. Бред какой!
— Вы не правы, по-моему, — возразила я. — Сколько случаев, когда дети, став взрослыми, помогают отцу или матери, любят их, заботятся…
— И браки, бывает, что совершаются на небесах. Только не надо любовь возводить в аксиому. Не надо! Меня тошнит от этих психологических проповедей! — крикнула Улита и вдруг осеклась. — Простите! Сегодня был трудный день. Трудный и…радостный. Вот вы, Стефания, удивлены, моему спокойствию. А я впервые за двадцать лет испытываю уверенность в завтрашнем дне. И защищенность. Я знаю, что когда я приду домой, меня никто не оскорбит и не унизит, никто не ударит, не нужно будет вызывать милицию, опасаясь за свою жизнь, никто не станет воровать у меня денег. К этому чувству нужно привыкнуть. Знаете, что самое страшное? Я не хочу ее хоронить на свои деньги. Я вообще не хочу ее видеть: ни живую, не мертвую. Осуждаете?
Не осуждала. “В каждой избушке свои погремушки, — сказал Кощей Бессмертный, когда его пригласили на день рождения бабы-яги”. Я давно привыкла, что в каждой семье свои проблемы, и пытаться их разгадать — дело неблагодарное. Но, пожалуй, в первый раз встречаюсь с такой ярко выраженной формой ненависти. Причем у матери по отношению к дочери. Редкий случай.
Моя собеседница тупо смотрела в стену, где застыли отвратительные жирные пятна.
— Это она в меня миску с супом горячим кинула. И сдохнуть пожелала. Как можно скорее. Умереть не умерла, но ожоги долго лечила. В миске кипяток был. Хотела сначала обои переклеить, а потом решила — пусть останутся, как напоминание о том, что никогда нельзя расслабляться.
— Может быть, расскажете?
Улита совершенно трезво оглядела опустевшую бутылку. Достала из морозилки вторую. Открыла. Налила. Выпила. Хрумкнула огурчиком.
— Отчего же не рассказать? Чтобы забыть, нужно выговориться.
В тот зимний день Улита не шла, летела, словно на крыльях. У нее будет ребенок! Ее ребенок! Подумать только, всего два месяца замужем, и уже беременна. Детей она всегда любила и мечтала родить, как минимум, двоих. Мальчика и девочку. Представляла, как обрадуется муж, расцелует, а потом будет нежная ночь любви с шампанским и тихой музыкой. Скорей бы до дома добраться. Скорей бы рассказать.
Муж отнесся к заявлению молодой супруги весьма оригинально. Вместо того, чтобы схватить ее на руки и закружить по комнате (как Улита себе фантазировала, поднимаясь по лестнице), он молча собрал вещи и ушел. А на следующее утро подал на развод. Молодая женщина находилась в таком шоке, что безропотно согласилась, хотя по закону имела все шансы сохранить свой брак еще на год с лишним.
— Очень долго я не понимала, почему он так поступил. Этот вопрос не давал мне покоя, он словно опухоль, высасывал из меня жизненные соки. Без него ничего не хотела. Могла, но не хотела.
И лишь недавно, встретив Михаила в магазине, узнала горькую правду. Оказывается, врачи ему еще до нашей свадьбы говорили, что он бесплоден. Он поверил: кто ж не доверяет медикам? Когда я сообщила о беременности, Миша решил, что я ему изменила. Когда, где, с кем — неважно. Изменила и точка. А чужого ребенка растить не хотел. Не любил он меня, наверное. Когда любят, прощают. Я бы ему и измену простила. Я бы все простила. Знаешь, что самое обидное? Во втором браке ситуация повторилась, он решил сдать анализы и узнал, что все у него в порядке. Может он иметь детей. И моя дочь — его дочь. Но ко мне не пришел — стыдно. К тому же вторая семья. Поздняк метаться. Такая вот история короткой любви. — Улита привычно раскурила вишневую трубку в виде головы Мефистофеля. — Я без него дышать боялась, а он меня бросил. Зачем мне ребенок?
Но аборт Улита сделать не успела. И в середине сентября родила дочку, которую тут же и возненавидела.
— Это сейчас известно о постнатальной депрессии, вон даже Брук Шилдс книжку написала. Весьма откровенную надо сказать, только все, что она поведала, я и так знаю. По собственному опыту. У нас все еще страшнее происходит, потому что про это мало, кто знает. Женщины молчат и стыдятся, и тем самым вредят не только ребенку, но и себе. Хотя психологическая ломка в первую очередь на малыше сказывается. Зарубежные психологи вообще говорят на то, что в каждом четвертом случае женщина начинает испытывать чувства по отношению к своему ребенку только спустя полгода после его рождения. Представляешь? Шесть месяцев мучений и самоедства! Тут и спятить недолго! Тебе подсовывают младенца, ты несешь за него ответственность. Ты — мать. Ты его родила. Ты должна его любить. Но ничегошеньки не чувствуешь. Ни-че-го. Только раздражение и усталость. Это еще в лучшем случае. А бывает, что и ненависть, если как у меня. Он ведь тебе все планы перечеркнул, жизнь сломал. В душе полная пустота, соски кровоточат, ночью хочется спать, а не получается. Он все время орет! Орет, потому что не чувствует любви. А где ж ее взять? Любви-то нет. И никто, никто не говорит, что это нормальное явления, что свою депрессию нужно воспринимать адекватно, что со временем все пройдет, и однажды ты проснешься, и тебя захлестнет волна новых чувств, и ты будешь купаться в волнах материнской любви. Только иногда приходится ждать слишком долго этого момента, а иногда он и вовсе не наступает. Такие дела.
А тогда, тогда меня никто не понимал. Мне ребенка на кормление приносят, а я плачу. Она кричит, а убить ее готова. Денег нет, перспектив никаких, помощи тоже ни от кого ожидать не приходится. Одна! Одна! Одна! Сложнее всего было осознать чувство вины: я не понимала, почему я не люблю дочку. Не люблю и все тут! Из-за нее я мужа потеряла. По ночам подушку грызла, чтобы не укусить эту засранку. Она кричит, а мне ее убить хочется. Плачу, но ничего поделать с собой не могу. Как-то попробовала признаться участковому врачу, так меня эта гиппократка в белом халате чудовищем обозвала. Матери должны любить своих детей. Точка, и все тут! Обсуждению не подлежит! Ну, раз не подлежит, так и не подлежит! Я смирилась. Меняла пеленки, таскала на себе коляску на последний этаж, лифта в нашем доме не было, Ленку — на массаж и прочие процедуры.
И по-настоящему вздохнула только тогда, когда она в первый класс пошла. Кто ж знал, что проблемы только-только начинаются?! Я помню, как меня вызвала учительница и тихо так, проникновенно, сообщила: “А вы в курсе, что ваша дочь вас ненавидит?!”. Я поначалу не поверила: как же так, ведь я ее растила, кормила, одевала, и вдруг ненавидит. Про свою ненависть я уже и думать забыла. А учительница мне сочинение дает: аккуратный детский почерк (Лена рано научилась читать и писать) в разлинованной тетрадке: “Моя мама. Моя мама старая, некрасивая и тупая. Я ее не люблю. Когда я вырасту, я убью свою маму. Закопаю ее в землю, и стану жить долго и счастливо. Со своим богатым мужем”.