Смерть не выбирают (сборник)
Шрифт:
Я представился, объяснил причину своего визита.
– Убили?! – он провел узкой холеной ладонью по лбу и опустился на стул, словно боясь, что упадет. – Кто же это сделал? – тихо спросил он.
– Адам Юрьевич, для выяснения этого я хочу задать вам несколько вопросов.
– Пожалуйста.
– У вас не сохранились случайно программки скачек, скажем за последние пять-шесть лет?
– Я храню все программки с момента открытия ипподрома. Что вас конкретно интересует?
– "Пепел". Что это?
– "Пепел" – игреневый жеребец.
– Фаворит?
– Какое
– То есть он участвовал в одной скачке?
– Да. В четвертой. Тогда и произошла сенсация.
– А именно?
– Ставок на "Пепла" почти не делали. Разве что кто-то ради шутки. В "Пепла" никто не верил, жеребец новый, никто о нем ничего не знал. А я верил и уговорил одного знакомого. Сказал, что если "Пепел" проиграет, я погашу половину проигрыша своими деньгами. "Пепел" выиграл скачку, а мой знакомый положил в карман огромную сумму. Вечером мы отметили победу в ресторане Яроховича.
– Кто этот счастливец?
– Адвокат Иегупов Борис Николаевич. Он помешан на лошадях, дружил с жокеями. В общем, свой человек на ипподроме, в конюшнях.
Имя адвоката Иегупова было мне знакомо: молодой, способный, выиграл несколько крупных нашумевших наследственных дел; несмотря на молодость, вращался в кругу солидных промышленников и деловых людей, но, по слухам, хваток, циничен, высокомерен, кое-кто из старых адвокатов считал его авантюристом.
– Он бывал в доме у Мадеров? – спросил я.
– И не раз. Там любили поиграть в карты. Принимали и его, восходящую звезду. Это же он выиграл миллионное дело для купца Чернецкого, когда тот судился с заводчиком Лункевичем. Кроме того, Иегупов ухаживал за племянницей господина Мадера. Она ушла сестрой милосердия на фронт и погибла весной 1915-го, когда немцы осуществили Горлицкий прорыв.
– Вы так хорошо знаете все о семье Мадеров.
– Я работал у него с 1901-го года.
– Кто еще бывал у Мадеров, когда собирались поиграть в карты?
– Известные в губернии и в городе люди; купцы, промышленники, финансисты, крупные адвокаты.
– А Чернецкие, Йоргосы, Пирятинские?
– Непременно.
– Когда вы последний раз видели Иегупова, Адам Юрьевич?
– Зимой 1917-го. Потом он куда-то исчез.
Поблагодарив Левжинского, я ушел. После полудня мы с Титаренко отправились к вдове Йоргоса. Сам Йоргос застрелился в 1913 году, запутавшись в каких-то любовных тенетах. Теперь вот ограбили его вдову. Жила она в маленьком флигеле. Большой собственный дом был конфискован, в нем разместились какие-то конторы, связанные с речным портом и пристанями (дом находился невдалеке от порта).
Мадам Йоргос – пожилая, сухая, как
– Я в юности умела неплохо шить. Сейчас пригодилось, жить как-то нужно.
Комната являла собой какой-то склад вещей и предметов. Как и у Левжинского, сюда из большого многоквартирного дома было снесено все, что оказалось возможным втиснуть. Картина рухнувшей жизни.
– Я уже убрала немного, потому что тут был такой разгром! – рукой хозяйка обвела комнату. – Что-то искали. А что – не могу понять, все вещи целы.
– Это произошло в ваше отсутствие? – спросил я.
– Да. Я боюсь тут одна оставаться и ночую у сестры на Троицкой. Так и в этот раз. Утром вернулась, а дверь взломана.
– Что же все-таки похитили? Драгоценности?
– Нет. Сумку. У покойного была большая замшевая сумка. Когда нас переселяли сюда, я из сейфа и ящиков письменного стола все бумаги мужа затолкала в эту сумку. Она-то и исчезла…
Я еще раз оглядел комнату и понял, что после того как госпожа Йоргос навела в ней порядок, искать какие-либо следы бесполезно. И тут мне на глаза попался большой семейный альбом, обтянутый зеленым сафьяном с бронзовыми застежками. Он лежал на подоконнике. Попросив разрешение у хозяйки, я стал его листать. Сперва, как и во всех альбомах, – фотографии родителей, затем детские снимки супругов, в гимназической форме, в свадебной одежде, потом пошли какие-то новые лица – родственники или приятели. Почти в самом конце одна страница была пуста, фотографию из дугообразных прорезей извлекли, видимо, недавно, цвет картона под нею сохранил свой прежний тон – темносерый, в то время как открытые свету края выгорели, поблекли.
– Госпожа Йоргос, вот здесь была большая фотография. Кто и зачем ее вынул?
– Понятия не имею, – она удивленно смотрела на пустое место.
– А что за снимок?
– По-моему, на память о пикнике у господина Мадера, – подумав ответила она. – В 1914 году уходил на фронт брат господина Мадера. Он погиб через год под Хотином. Господин Мадер в честь проводов брата устроил пикник на своей даче.
– Кто был на этом пикнике?
Она прикрыла глаза, как бы вспоминая, затем сказала:
– Всех не вспомню. Точно помню, что присутствовали господа Пирятинские, Чернецкие, Розенфельды, Муромцевы… Господин Мадер пригласил многих…
По этому перечню я понял, что присутствовали люди одного круга, так сказать клан, промышленно-финансовые отцы губернии.
– Скажите, госпожа Йоргос, а молодежь была на этом пикнике? – спросил я. – Если да, то фотографировались ли они с вами со всеми?
– Со мной на траве в первом ряду сидела дочь господина Чернецкого, справа, – вспоминала она. – Рядом с нею дочь и сын господина Мадера Соня и ее поклонник – молодой адвокат Иегупов Борис Николаевич.