Смерть носит пурпур
Шрифт:
– Позвольте задать вопрос, господин Ванзаров. – Он говорил с легким и приятным галльским акцентом, который нарочно тренировал и поддерживал. Ошибиться было невозможно. – Насколько помню, вчера вас представили ассистентом неприятного господина с птичьей фамилий. Гуськов, кажется…
– Лебедев, с вашего разрешения. Обстоятельства заставляют порой примерять чужие обличья.
– Так неужели вы настоящий сыщик?
– Такой должности в сыскной полиции не имеется. Я всего лишь чиновник особых поручений.
Таккеля
– В таком юном возрасте, а уже для особых поручений. Вы далеко пойдете, это я вам точно говорю. У меня глаз наметанный. Многих мальчиков выпустил в большую жизнь.
– Благодарю вас, – сказал Ванзаров с легким поклоном. – Приложу для этого все усилия.
Церемонии можно было считать оконченными. Таккеля готов был насладиться приятной беседой.
– Чем могу вам помочь, господин сыщик особых поручений?
– Господин Федоров называл вас своим учеником. Мне необходимо узнать о нем как можно больше.
Как ни хотел Таккеля держаться рамок приличия, но брезгливое выражение не смог побороть.
– Говорить об этом господине – малоприятное занятие, уверяю вас…
– Но ведь вы же его ученик… – напомнил Ванзаров.
– Скажем так: в гимназические годы он читал у нас химию. О чем я до сих пор вспоминаю с содроганием.
– Отчего же? Он взрывал перед классом петарды?
– Если бы! – Таккеля приподнял палец. – Господин Федоров отличался отменным хвастовством. Пол-урока он рассказывал нам, гимназистам, какой он великий ученый и какие потрясающие открытия ему предстоят.
– Фамилии Менделеева и Бутлерова всем известны. Что же такого великого открыл господин Федоров?
– Очередную бутылку с водкой! – не сдержался Таккеля, хотя в священных стенах учительской комнаты такое недопустимо. Он извинился.
– Но ведь когда-то, до того как его одолел недуг пьянства, он был известным ученым.
– Это он сам так рассказывает. Загляните в словарь Брокгауза и Ефрона, фамилии химика Федорова там не найдете.
– Зачем же вы пришли к нему вчера?
Столь неожиданный вопрос несколько сбил его с толку. Таккеля поерзал на стуле, впрочем, с достоинством.
– Пожалел старого, больного человека, – наконец ответил он. – Все-таки мой педагог. Хоть и горький пьяница.
– А в прошлые года почему не жалели?
Таккеля нахмурился. Подобный тон молодого человека ему не понравился.
– Так совпали обстоятельства, если позволите… Могу вам чем-нибудь еще помочь?
– Можете, – сказал Ванзаров довольно резко, чтобы у учителя французского языка пропало желание прервать беседу по своему усмотрению. – Господин Федоров обещал показать какой-то великий эксперимент, который изменит жизнь всех. Что-нибудь слышали о нем?
– Не имею ни малейшего понятия… Послушайте, господин Ванзаров, вы слишком серьезно относитесь к словам Ивана Федоровича. Он давно уж не в ладах с головой. Вы меня понимаете…
– По какой причине его могут убить, как вы полагаете?
– Убить? – повторил Таккеля слово, так его поразившее, что он забыл про акцент. – За что же его убивать?
– Это я у вас спрашиваю, – напомнил Ванзаров.
– Вы уж простите, молодой человек, но подобное предположение кроме как глупостью я назвать не могу. Несчастный старик одинок, у него нет ни родных, ни состояния, на которое можно позариться. Водка покончит с ним значительно быстрее, чем нож убийцы…
– Полагаете, его зарежут?
Таккеля даже руками всплеснул от возмущения:
– O, mon dieu! Это только фигура речи!
– А что вы скажете о господине Нарышкине?
– Что я должен о нем сказать?
– Все, что сочтете нужным…
– Милый, скромный, тихий человек… Всю свою жизнь посвятил тому, чтобы возиться с этим канальей Федоровым. Он у него и за прислугу…
– Сколько же ему лет? – спросил Ванзаров в глубокой задумчивости.
– Когда я учился, Нарышкин, кажется, уже был при нем… – сказал Таккеля. – Бедняга потратил лучшие годы на выдумку и пустоту, на красивые слова о великих грядущих открытиях. Как он будет жалеть!
– Значит, было, ради чего тратить…
– Молодой человек… – В голосе Таккеля появились учительские нотки. – Не сочтите за грубость, но вы плохо представляете себе Нарышкина. Это сама наивность и доброта. Он святой человек, который не думает о деньгах. Вы только подумайте: в его-то годы всего лишь титулярный советник, служит письмоводителем в городской управе за копеечное жалованье. Думать о нем как о корыстном и хитром лицемере возмутительно и неприлично. В нашем городе нет лучше и добрее человека, чем он.
– Вы нарисовали портрет ангела, – сказал Ванзаров.
– И готов под ним подписаться. Не только я, любого спросите.
– Обязательно спрошу, не сомневайтесь… И все же… Ради чего именно в этом году вы пришли на майские посиделки у Федорова? Что вас толкнуло?
Учитель встал и отдал церемонный поклон.
– Прошу простить, господин Ванзаров, мое время вышло… Был чрезвычайно рад познакомиться.
– Стали заниматься физическими упражнениями? Или борьбой?
Столь неожиданный вопрос заставил Таккеля остановиться на полпути.
– Что, простите?
– У вас на правой ладони… – Ванзаров провел вдоль мизинца и ниже, – …характерный след. Довольно свежий. Его можно получить, разрабатывая мускулатуру на перекладине. Или отрабатывая борцовские приемы.
Ответа не последовало. Таккеля вышел из учительской так быстро, словно сбежал. Ванзаров даже не успел предложить ему размяться на руках. Он бы боролся вполсилы. Все-таки весовые категории у них разные. Да и возраст учителя требовал форы. Вот только от поединка Таккеля самым постыдным образом уклонился.