Смерть, о которой ты рассказал
Шрифт:
— Как только мне станет известен.., результат вашей деятельности, я отправлю письмо. До свидания.
Я заметил, что пуговица от жилета осталась в моей руке, положил ее на стол и произнес:
— Извините!
Глава 16
Признаюсь, что, вернувшись в Париж, я был в растерянности, потратив столько сил, чтобы убедить Бланшена, но теперь, когда он согласился, я прекрасно осознавал свою виновность. Я становился убийцей. Конечно же, у меня были уважительные, смягчающие обстоятельства,
Мне хотелось насладиться своей местью и при этом извлечь из нее выгоду. Я это заслужил. Разве не было у меня в самом начале этой невероятной истории самых благих намерений? Самых возвышенных? Теперь же из жертвы я превратился в поборника справедливости, что было правильно и логично.
Я еще раз телеграфировал своему приятелю в Бакуму текст, который тот должен был послать от моего имени, чтобы сообщить о возвращении. Затем провел два дня в Париже, пытаясь немного забыться, избавляясь от чувства ущемленного самолюбия, терзавшего меня до визита к Бланшену. Безотрадная, неистовая любовь, которую вызывала во мне Мина, возбуждала меня. Я завоюю ее, как только устраню Доминика. Неизбежность триумфа опьяняла.
Вернувшись домой на автобусе после полудня, я открыл калитку и чуть было не заколебался. Ничего не изменилось. Если бы я хоть немного сомневался в своем здравом уме, то подумал бы, что мне приснился страшный сон.
Мина была здесь, на веранде, такая, какой я ее увидел в первый раз: с седыми волосами, в очках, с легкими морщинами на веках, ради которых она должна была щурить глаза. Она казалась воплощением покоя и семейного счастья. Ну, настоящая картинка для иллюстрированного журнала!
Мина пришивала оборку к занавеске. Я остановился на дорожке. Она подняла голову, и бесконечная радость осветила ее утомленное лицо. Отложив работу, она быстро сбежала по ступенькам веранды.
— Поль! Наконец-то ты здесь, любимый! Я прижал ее к себе, теперь зная, какое сокровище скрывалось под фальшивым обликом солидной женщины. Я думал о ее совершенном гибком теле, о ее Юном лице. Да, это — сокровище! Сокровище, которое пока принадлежит не мне, но скоро…
Я поцеловал ее в губы. От нее пахло клубникой.
— Мина, девочка моя… Посмотришь, как мы будем счастливы.
— Ты хорошо съездил?
— Прекрасно.
— Очень устал?
— Да, немного… У вас все нормально?
— Да. Знаешь, время без Тебя тянулось так долго!
— Правда?
Она лгала с чудовищной самоуверенностью.
— Ну конечно. Ты не веришь?
— Вы все время были здесь?
— Нет, Доминик захотел навестить приятеля в Каннах и настоял, чтобы я поехала с ним.
Я оценил ее ложь. Она все учла и даже предусмотрела, что я могу заехать к ним в Париж перед тем, как вернуться домой.
— В Каннах!
— Да, это была идея Доминика. Ты же его знаешь. Начинал узнавать, по крайней мере. Доминик подошел, одетый в черные брюки и вызывающе красную рубашку.
— А вот и путешественник! Привет, Поль, все нормально?
Мы пожали друг другу руки.
— Мама вам уже рассказала? Мы бездельничали, пока вы кочевали.
Я смотрел, как он разговаривает, двигается, смеется, и думал о том, что его смерть уже близка. Нужно было только отправить его в Париж.
— Вижу, вижу. Хорошо развлекались?
— О, какие там развлечения! Так, просто провели время.
— Неплохо загорели.
— Вы находите? Октябрьское солнце слабовато даже на берегу моря.
Мина приготовила по поводу моего приезда обильный стол. Я был так рад снова увидеть ее, что охотно сел за стол и, только расправляя на коленях салфетку, услышал где-то вдалеке звоночек, извещающий об опасности. Раз они решили убить меня до отъезда и это им не удалось, то они, конечно же, собираются покончить со мной сейчас. Я почувствовал свою смерть… Она была здесь, в этой комнате. Она дремала, как кошка у огня, и ждала меня. Смерть, тщательно продуманная, спланированная, подготовленная, прекрасно знающая, что ей делать…
— Да, кстати, вы забрали тогда мою машину?
— Конечно, а что с вами случилось?
— Разве вы не видели? Напоролся на гвоздь. Руль разболтался, я остановился и увидел, что спустило левое переднее колесо, а когда собрался его заменить, то обнаружил, что и запаска не лучше. Хорошо еще, что вот-вот должен был подойти автобус.
— Что же случилось с запаской?
— Ниппель оторвался.
— Ну и невезуха! Надо же было так влипнуть! Доминик понимающе посмотрел на Мину.
— Да уж, — пробормотал он, — еще немного, и вы бы влипли…
Мне хотелось его задушить.
Мина принесла спаржу. Она положила вначале себе, потом мне, затем Доминику. Значит, можно есть. Потом протянула мне соусник с острым соусом.
— Пожалуйста, Мина, после вас. Она встряхнула головой.
— Нет, я ем спаржу с лимоном.
— Я тоже, — торопливо вставил Доминик.
Я взял ложку соуса и уже собирался обмакнуть туда спаржу, как вспомнил, что накануне моего отъезда у нас на завтрак были артишоки и оба ели их с острым соусом. Я заставил себя равнодушно спросить:
— Как, вы не любите острый соус, Мина?
— Нет, у меня от него изжога…
Это была явная ложь. Я размышлял… Почему они решили отравить меня сейчас? Это было рискованно. Впрочем, нет. Они думали, что я действительно приехал из Африки. Там моя печень вполне могла разыграться. Конечно, доза, которую я проглочу, не будет смертельной, так как они надеются свести со мной счеты постепенно. Вначале появятся симптомы… Мина настоит, чтобы я обратился к врачу. Тот узнает, что у меня когда-то начинался цирроз печени, а так как я снова побывал в Убанги, болезнь обострилась…