Смерть online
Шрифт:
Она задрожала под порывом ветра. Будем надеяться, платье снимать не придется – не особенно защищает от холода, но все-таки кое-что. Будем надеяться, что и секса не будет. Говорят, некоторые фотографы стремятся переспать со своими моделями, прежде чем сделать их звездами. Хотя это фактически не имеет значения. Прежде ей приходилось заниматься сексом и не с такой важной целью.
– Ну вот и пришли.
Алена остановилась, взглянула на огромную скульптуру, сразу сообразив, зачем нужен толстый слой яркого, кричащего макияжа, сетчатые чулки, открытое
Она забиралась с трудом, стараясь не порвать о камень чулки, не ободрать новенькие ногти, но со временем устроилась на холодном массивном крыле.
– Хорошо?
– Почти идеально. Сейчас поднимусь, уложу волосы. Знаешь, они очень красивые.
Алена улыбнулась. Еще бы не знать.
– Только чуть закрывают лицо, которое стоит миллион долларов. Этого нам, конечно, не надо.
Мягкие пальцы коснулись щеки, заправили волосы за ухо, задержались на секунду.
– Ты будешь очень знаменитой, Алена.
И хотя это было основной задачей, мысли о славе мигом испарились от прикосновения холодного металла, совсем не похожего на заколку для волос. Она вспомнила мать, увидела теплое, ласковое лицо, потом почувствовала, как крыло ангела с силой шевельнулось и начало поднимать ее вверх.
9
Шериф Майкл Холлоран отодвинулся в кресле от письменного стола и потер кулаками глаза. Вновь открыв их, увидел в дверях своего кабинета Шарон Мюллер в теплой куртке с поднятым воротником, поскольку короткие волосы не прикрывали ушей.
– Вот чем ты глаза себе портишь, – кивнула она на стоявшую на столе лампу с зеленым абажуром.
– Это лампа для чтения. Я читал.
– Тут слишком темно, чтоб читать. – Она потянулась к выключателю на стене, но опустила руку, видя, как он затряс головой.
– Пришла или уходишь? – уточнил Холлоран. – Если уходишь, то что до сих пор здесь делаешь? Уже почти полночь.
– Занималась всякой ерундой по делу Клейнфельдтов. Не волнуйся. У меня свободное время.
– Я не волнуюсь. И у тебя нет свободного времени.
Шарон прошлась по кабинету, трогая всякие вещи – мебель, книги, шнуры жалюзи на большом окне, которые Холлоран никогда не открывал. Он не раз видел, как женщины, входя в чужое помещение, делают то же самое, как будто собирают информацию кончиками пальцев. Потом остановилась перед столом.
– Как твоя рука?
– В каком смысле?
– Бонар рассказывал, что ты кулаком в стену ударил сегодня у Клейнфельдтов.
– Сильно разозлился. – И сейчас тоже злится. – Я спрашиваю: что ты здесь так поздно делаешь?
Она минуту смотрела на него, после чего села в кресло напротив.
– Просматривала сегодняшние протоколы опросов. Тех, что сама проводила, а также всех прочих.
– Тебе Саймонс велел это сделать?
– Нет, просто надо было сделать. – Она бросила на стол толстую папку с приколотыми к верхней обложке листами бумаги. – Протоколы личных опросов внутри. Вот полный список прихожан, все опрошены, кроме пары-тройки – один в больнице, еще муж с женой уехали навестить дочку в Небраске. Нигде ничего подозрительного.
– Поговорила со всеми, кого они хотели отлучить от церкви?
– Ох да. Тридцать три человека, можешь поверить? Если тебя это интересует, четверо действительно геи.
– Сами признались?
– Нет, чтоб мне провалиться. Но это так.
Холлоран заглянул в список, видя фамилии, которые знает всю жизнь. Тех, кого Клейнфельдты обвиняли в гомосексуализме, Шарон отметила желтым фломастером. Он поймал себя на том, что старается угадать, кто действительно гей, и отодвинул лист в сторону.
– Тем не менее ничего подозрительного?
Шарон пожала плечами:
– Фактически нет. Многие, конечно, жутко бесились, некоторые даже пробовали действовать против Клейнфельдтов их же собственным методом – добиться их отлучения от церкви за ложные обвинения и тому подобное. Только выяснилось, что католики могут простить нарушение одной из Десяти заповедей. Все равно останешься болваном, официальным членом папской партии. С другой стороны, если ты в собственном доме удовлетворяешь нетрадиционные сексуальные склонности с взрослым партнером, мигом вылетишь пробкой. Полный бред. – Она испустила долгий безнадежный вздох. – Так или иначе, после первых нескольких случаев никто уже особого внимания не обращал. Например, Клейнфельдты считали миссис Уикерс лесбиянкой. Ей восемьдесят три года, она вся скрюченная, об извращениях даже понятия не имеет, не говоря уж о том, чтоб ими заниматься. Дети страшно возмутились – а ведь их двадцать три, чтоб мне провалиться, – но на убийство никто бы из них не пошел. Можешь поверить.
– Верю.
– Хорошо. Я также заглянула в окружной и в национальный центр информации. В данный момент у нас в округе только один субъект режет груди. По крайней мере, по религиозным мотивам. Но тот парень из Омахи просто их отрезает, а если говорить об отхваченных гениталиях, отрезанных лицах, тут ассортимент широкий… – Шарон вдруг крепко стиснула губы, пристально глядя в какую-то точку стены над головой Холлорана. – Знаешь, трудно поверить, до чего доходит…
Она взглянула на него, поднялась, снова села.
– Плохо выглядишь. Домой надо идти.
– Тебе тоже. Спокойной ночи. – Он подвинул пачку бумаг в кружок света и принялся вновь перечитывать.
– Хочешь поговорить?
– О чем?
– О Дэнни.
– Боже мой, нет! – Он продолжал читать.
– А я хочу.
– Поговори где-нибудь в другом месте.
– Ты ни в чем не виноват, Майк.
– Я не один из пострадавших детей, которыми ты занимаешься, не нуждаюсь в дешевом психологическом анализе со стороны девчонки с какой-то там дурацкой степенью. Оставь меня в покое.