Смерть отца
Шрифт:
– Правда? Прекрасно! А школа?
– А-а, школа, – отмахивается Леви шутливым, почти детским, жестом, – ничего не произойдет, если ты не посетишь школу несколько дней. Это будет оздоровительная поездка.
– Вправду, отец, у меня срочное дело к дяде Альфреду.
– Я знаю, из-за доктора Герцля.
– Нет, не только по поводу доктора Герцля, – прижимает Иоанна к животу книжку «графа Кокса.
– А, так? – улыбается Леви и гасит ночник.
Рука, погладившая ее лицо, приносит покой. Веки Иоанны закрываются.
Бледный полумесяц стоит сейчас прямо напротив окна и заглядывает в ее спящее лицо. Она дышит глубоко и быстро.
Глава
Весеннее солнце сеет множество теней. По небесной глубине проплывают облака, оставляя на тротуарах длинные полосы света. Дети, бегущие в школу, развлекаются, прыгая по этим полосам, длинным и коротким, танцуют по ним, как клоуны из тени на свет и обратно. Когда облака закрывают солнце, проносится по городу резкий порыв холодного ветра, и массы людей, кружащихся по улицам, испытывают внезапный испуг. Весенний ветер пригибает ветви лип к скамье, у которой в этот час скопилось много народа. Безработные стучат картами по ветхим доскам скамьи и между лип шатаются тряпичники. Киоск Отто закрыт. Отто не вышел утром стоять на страже у портрета улыбающегося Тельмана. Его отсутствие вызывает удивление у многих в переулке, и часть из них принимает это как явный непорядок. Мать Хейни наблюдает из окна. Многие выходяи в переулок раньше обычного. Тут, и красавец Оскар, и «порхающий» Густав, который успел навестить Клотильду Буш и привел с собой от нее уродливого Вилли и нескольких ее друзей – Гарри-акробата, широкогрудого Руди и цыгана Гельмута. Все они стоят у закрытого киоска Отто, глядят в глубину переулка и кого-то ждут. Ганс Папир выносит клетки наружу, и стоит перед своим подвалом, между чирикающими в клетках птицами. Когда проходит мимо него девушка, он тянет за ней голову и кричит ей вслед:
– Куклочка-пухлочка!
Девушка смеется, что и надо Гансу. Голова его перевязана белым бинтом. Синяки на его узком лобике остались на память о драке, которая вспыхнула в ту ночь из-за куплетиста-еврея. Потому с появлением Ганса Папира, все тут же окружают его. Жители переулка жаждут узнать о том, что произошло ночью.
– Получил дыру в голове…
– Это было тогда, когда куплетист закончил петь куплет. Верно, Ганс?
– Нет, – старается Ганс уточнить, – не тогда, когда он кончил петь. Просто вскочил один из посетителей, считая этот куплет оскорблением, и затеял драку.
– Чепуха! – сердится горбун, ставший верным спутником Ганса Папира и хранителем его забинтованной головы, – будь более осторожным в своих словах, всякая неточность может дорого тебе обойтись. Драку затеял не посетитель, а еврей. Этот парень тут же выхватил их кармана пистолет и выстрелил в сторону присутствующих.
– Ну, а ты? – спрашивает старый плотник Франц. – Какие у тебя были дела в ресторане? Что ты вдруг стал посещать дорогие рестораны? А-а, Ганс Папир? Кто тебя в этот ресторан привел?
– Этого я не знаю, – заикается Ганс Папир, – я шел с Куно на выступление боксеров, и вдруг…
– Чего тебе столько объяснять? Каждый тянет тебя за язык, а ты рад стараться, – выговаривает ему горбун, – это что, дело Франца?
– Нам что, запрещено заходить в богатые рестораны? – визжит Эльза. – Только евреям разрешено?
– Да, не хочу я с вами иметь дело, – говорит старый Франц и уходит.
Тут в переулке возникают косоглазый и мужичок в кепке с шарманкой. Дело их расширяется. Они приобрели обезьяну по имени «маленький Джико», начинающую танцевать при звуках музыки. Шарманка наигрывает мелодию, и владелец кепки поет о девушке с добрым сердцем, которая любила сладости, и юноша дарил ей уйму этих сладостей, но она с горечью
Около трактира стоит сын трактирщика Фриц со своей ватагой. Несмотря на то, что им уже по шестнадцать лет, работы у них нет. Шатаются они без дела по улицам Берлина.
– Парни, – обращается к ним горбун Куно, – что вы тут стоите? Руки в бока, и каждый привязан к ночному горшку. Военного воспитания вам не хватает, которое делает мужчину мужчиной. Марши и строевая служба. Такие парни, как вы, созданы для военной формы. А вы ходите в тряпках, которые скрывают всю вашу мужественность. Мундиры, парни. Германские мундиры сделают вас мужчинами. Каков герб вашего города?
– Медведь, – говорит Фриц – что ты тут болтаешь, так, что рот у тебя уже обтрепался от бесконечного трепа. Символ Берлина – медведь.
– Ну, а цвет у медведя каков?
– Коричневый, – отвечает один из парней, – к чему этот вопрос?
– В этом то и дело! – восклицает горбун. – Цвет нашего медведя коричневый. Запомните, парни, коричневый цвет.
– Коричневый, – хлопает Фриц горбуна по плечу, – конечно же, коричневый.
На витрине трактира, рядом с розовыми телесами жирной Берты, – голова свиньи. Петрушка растет из ее пасти, а в ухе – ломтик лимона. Трактирщик Бруно стоит у входа и точит большой нож. Рядом с ним – Флора со своими подружками.
– Спала в одной кровати с псом, – рассказывает Флора о ком-то, – и теперь у нее в животе завелся червь, который съел ей половину печени.
Косоглазый на тротуаре продолжает вертеть шарманку.
«Ох, – наигрывает шарманка, – пришел лейтенант гвардии и пригласил на маскарад даму, большую лакомку. И пошла, девица, но в душе продолжала рыдать: «О, сладкая моя родина, увидимся ли мы еще…»
У входа в мясную лавку стоит Саул и дожидается своего друга Отто. Еще вчера стало ему известно, почему не открылся киоск Отто.
– Все уезжают, – бормочет он с печалью в голосе.
Дом Леви совсем опустел. Иоанна сегодня уезжает с отцом к дяде Альфреду, а сейчас и Отто собирается оставить город. Отто, который со времен Мировой войны, когда поехал привезти свою Мину из песков Пруссии, даже ни на один день не оставлял Берлина, выезжает сегодня с делегацией берлинских рабочих в Силезию, участвовать в похоронах убитых рабочих.
Переулок заполняется людьми. Раскрываются окна, и многие прислушиваются к мелодии:
От долгих танцев она устала,И в своей постели уже засыпала,Но пришел лейтенант, полный сил,И ее невинности лишил.И вскричала она…Посреди строки обрывается мелодия. Косоглазый перестал вертеть шарманку и тащит на цепи обезьянку Джико. Рот Флоры закрылся. Неожиданно около Ганса Папира возникла толстая госпожа Шенке, словно все утро ожидала этой минуты. По тротуару идут Отто и Мина. Вид Отто сегодня невероятно странный. Даже Саул моргает глазами. Мина извлекла из комода черный костюм, который достался ей по наследству от отца и был свадебным костюмом Отто. Вчера она его долго чистила черным кофе, так что заблестела старая ткань печальным серым цветом. Мина не согласилась, чтобы Отто поехал в то село в Силезии в своей потрепанной кепке. Ни за что! И теперь круглый черный котелок непривычно украшает голову Отто. И даже узкие черные брюки купили вчера к поездке Отто. И он подчинился с большой радостью указаниям Мины. Не было вещи, которую он не сделал, чтобы достойно почтить память убитых товарищей.