Смерть отца

Френкель Наоми

Дядя Самуил приглашает гостей к столу, сам садится во главе его, достает из кармана табакерку, щепотку втягивает в одну ноздрю, за тем – в другую. На табакерке нарисована голова Наполеона.

– Эту табакерку подарил мне Хаим Вундер. Ты помнишь Хаима, Габриель?

– Нет, дядя Самуил. Я с ним не знаком.

– Он был твоим родственником, дальним. У Аарона был дядя. Так это его сын. Младше меня на десять лет. Отец его был дядей матери Аарона, благословенной памяти, из Франкфурта на Майне. Три брата в этой семье. Хаим – первенец. Странная болезнь напала на двух братьев, ушла сила из их ног, им понадобились костыли. Только Хаим остался здоровым и невредимым. Потому ему дали кличку –»Вундер Хаим» – «чудо жизни».

– И какое же

в этом чудо, что Хаим остался здоровым и невредимым? – спрашивает Габриель.

– Он женился молодым, сын мой.

– Ну, а что произошло с братьями на костылях?

– Сосватали им женщин, сын мой, и они снова начали нормально ходить.

– А эту табакерку – «чудо жизни» дали тебе в подарок, дядя Самуил?

– Да, сын мой, втайне дана она мне. В разгар войны, он явился сюда, в семинарию, и рассказал мне о двух солдатах. Оба, кстати, были евреями. Вышли они в разведку втроем и взяли в плен француза, который по ошибке пересек линию фронта. Хаим знал французский. Слово за слово, оказалось, что француз тоже еврей, французский. Словом, шалом алейхем, пожали руки и вернули через линию фронта. А табакерка – подарок того француза, перед тем, как они его вернули. Пришел он ко мне в полном смятении души: это же измена родине! А он был всю жизнь большим патриотом Германии, и не мог самому себе объяснить свой поступок, и ужасно раскаивался, неделю за неделей он брал с меня клятву, что я никому не открою его измену. И так, с одной стороны, чтобы подкупить меня, с другой – чтобы избавиться от табакерки с изображением Наполеона, он мне ее и подарил, – усмехается с удовольствием дядя Самуил, встает со стула и направляется к книжному шкафу.

– Александр, – шепчет Габриель, – уважай, но подозревай. Любит дядя сочинять байки, которых и в помине не было.

Дядя Самуил возвращается с толстой бумажной папкой. Это рукопись. Листы исписаны плотным густым почерком, красивыми готическими буквами, теми самыми буквами, благодаря которым Аарон Штерн предсказал дяде Самуилу большие успехи в жизни.

– Что с книгой, дядя Самуил? – спрашивает Габриель. – Конечно же, она приближается к концу, не так ли? Моника, Александр и я, и многие другие уже жаждут ее прочесть.

– О, – говорит дядя Самуил педантичным голосом, – книгу не пишут, стоя на одной ноге.

– Упаси, Боже, – Габриель старается исправить свои слова, – торопить тебя, дядя Самуил.

– Может, вы прочтете нам немного из книги, дядя Самуил, – улыбается Александр, и Габриель тихо вздыхает, но дядя Самуил уже водрузил на нос очки.

– Глава первая, – дядя Самуил старается оседлать нос очками, – я все еще не доволен первой главой. Целостной должна быть именно первая глава. В любом случае, слушайте, сыны мои. История Гершеле ходатая, который первым появился в этом городке в начале средних веков. Был из семьи ученых с юга. Маленького роста, худой, но с большим носом, ходил он осторожными шажками, словно носил с собой и боялся разбить драгоценную вещь. И настолько он был мал ростом, что дали ему в городке кличку «малыш». А люди общины добавили: «малыш из семинарии». Сосватали «малышу» Еву из семьи испанских евреев, высокую и красивую, дочь раввина и судьи в общине рабби Ицхака. Так, Гершеле оказался у небогатого стола раввина. Грянули погромы, в городке убивали и грабили евреев, и Ева стала нищенкой. Погромщики разрушили все, синагогу, кладбище, дома. Боко, великий принц, был принцем городка в дни погромов, и все считали, что евреи, как губка, которая впитывает богатство. Боко и послал своих работников грабить дома евреев, и трофеи делил между детьми городка, и стал любимцем и героем его жителей. По сей день дети поют о великом принце Боко:

Боко наш великий, отец городка,Все дает детям твоя щедрая рука.Боко наш великий, отец городка…

Мог ли Гершеле, малыш из семинарии,

столоваться у своего тестя, когда вокруг такие беды и погромы? – поднимает голову дядя Самуил и смотрит на Габриеля и Александра, словно от них требуется ответ. Оба качают головами в знак отрицания. И дядя Самуил говорит с болью:

– Нет! Гершеле не мог столоваться у своего тестя. Беды и погромы сделали из Гершеле купца. В сорокалетнем возрасте он стал заниматься торговлей металлами и основал большой торговый дом. Прошло совсем немного времени, как Гершеле разбогател. Насколько ноги его были медлительны, настолько быстро у него работала голова, и действовал он расторопно.

Он завязал торговые связи с далекими городами, но не в этом его главные успехи. Гершеле определил время для торговли, время для изучения Торы, и заработанные деньги инвестировал в Тору. Ведь большинство священных книг было уничтожено во время погромов. Вот, он отпечатал новое издание шести частей Талмуда. Две тысячи пятьсот книг раздал бесплатно ученикам семинарии, знатокам Священного Писания, и вложил в это предприятие пятьдесят тысяч талеров! – дядя Самуил поднимает руку, раздвигает костлявые пальцы и подносит их Габриелю и Александру, как бы прося их посчитать эти пятьдесят тысяч талеров, затем продолжает чтение:

– Гордым был Гершеле «малыш». Встречался с сильными мира сего, принцами, графами, епископами, даже с кайзерами. Евреем при дворе был Гершеле, так вот, медленно-медленно хаживал между великими людьми своего поколения. Первым ходатаем был по делам общины, вершителем многих добрых дел, так, что люди называли его полным священным именем – «звезда Иакова» – по-немецки – Штерн.

В следующих поколениях, когда Джерома, брата Наполеона, император назначил губернатором города металлургов, тот издал приказ, чтобы никто не получал имя города или области своего проживания. Потомки Гершеле должны были изменить имя и взяли – Штерн, что и означает – звезда.

Дядя Самуил завершил свое чтение, положил руки на рукопись и вперил изучающий взгляд в Габриеля Штерна. В зале воцарилась тишина, лишь ветви старых деревьев постукивали снаружи в стекла. И уже собрался Александр похвалить эту главу и выразить то удовольствие, которое ему доставило прочитанное, но дядя Самуил опередил его, не отрывая глаз от Габриеля.

– Гершеле, праотец твоей семьи, основал большой торговый дом по металлургическим изделиям, которым ты сегодня владеешь, Габриель. Гершеле «малыш» построил синагогу, и отцы твои в течение поколений только расширили его. Праотцы твои во всех поколениях были честными и гордыми евреями, Габриель.

– Я знаю, дядя Самуил, я знаю, – Габриель положил свою белую руку на стол. – В библиотеке отца хранится экземпляр Талмуда, отпечатанный Гершеле. Недавно я переплел его заново.

– Переплел заново? – удивился дядя Самуил.

– Да, дядя Самуил, темный кожаный переплет с серебряными уголками.

– Да, сын мой, так я спрашиваю тебя, Габриель: зачем Талмуду Гершеле нужен новый переплет из кожи и серебра?

Габриель не отвечает. Стыдливая и тонкая улыбка появляется на его лице. Лицо же Александра недвижно, и трудно понять, что оно выражает.

– И теперь, – рука дяди Самуила скользит по его бороде, и он медленно роняет слова в безмолвие старого семинарского зала, – и теперь, Габриель, сын мой, ты собираешься все это оставить?

– Дядя Самуил, тут все идет к завершению. Ты что, не видишь этого? Мы хотим начать новую жизнь. Моника и я просим тебя ехать с нами.

Дядя Самуил прокашливается, берет щепотку душистого табака и замолкает, чтобы вновь подать голос и сказать Габриелю сердитым тоном:

– Габриель, сын мой, ты все переплел в кожу и серебро. Талмуд Гершеле и старые счетные книги семьи Штерн. До Аарона семья вела эти счетные книги на иврите, пришел ты, последний из семьи, и переплел в кожу и серебро все старые дорогие книги. Почему ты это сделал, Габриель, сын мой? Чтобы поставить последнюю подпись и все оставить?