Смерть планеты
Шрифт:
На месте же происшествия, не успела толпа разойтись, настежь открылись ворота дворца мага, и оттуда вышла процессия. Плотными рядами шли мужчины в белом с крестами, зажженными свечами, хоругвями, кадильницами и спасенными высокочтимыми иконами. За рядами мужчин следовали женщины, также все в белом, с длинными вуалями и со свечами в руках. Впереди их, неся хоругвь с изображением Пресвятой Девы, шла совсем юная ангельской красоты девушка. Вздымались облака ладана, а воздух оглашало могучее стройное и мелодичное пение. Процессия шла прямо на большую городскую площадь, а оттуда более или менее многочисленные группы отделялись от общей массы и расходились по улицам и менее значительным площадям, в том числе и на площадь перед дворцом Шелома. Немые от изумления остатки толпы и редкие прохожие со страхом смотрели на этих людей со строгими лицами и взглядами, пылавшими восторженной верой. Везде, где останавливалась эта процессия, воздвигались престолы, водружались на них кресты и иконы Спасителя; когда же с восходом солнца стали появляться прохожие, останавливавшиеся с любопытством и удивлением, началась проповедь.
– Покиньте свои жилища и тленные блага! Ничто уже не принадлежит вам, потому что все будет поглощено разнузданными стихиями. Спасайте свои души! Ищите убежища у ног своего Создателя.
И многие из слушателей точно переступали магический круг, отделявший их от зла и зажигавший в их потемневших душах обновляющий огонь; они падали на колени или теснились у престолов, прося научить их молиться. Странный это был день. Процессии верующих проходили по улицам города с крестами; сатанисты, которых тошнило от обильных курений ладаном, убегали, в ярости прося помощи и совета у своих жрецов или доносили Шелому Иезодоту. Однако никто пока не осмеливался открыто напасть на пришельцев; это не были прежние мнимо «верующие», которые постыдно уступали место, прятались и позволяли изгонять себя, очищая дорогу отрицателям и сатанистам. Нет, эти при своей неустрашимой вере невольно внушали уважение; чувствовалось, что это сила, и ни одна рука не поднялась еще против них.
Шелом был столь же изумлен, как и взбешен неожиданными новостями о происходившем не только в Царьграде, но и во всех областях «нашествии» верующих, явившихся из своих убежищ, наводнявших города и проповедовавших конец мира и покаяние.
– Эти скоты, вылезшие из своих нор, – либо сумасшедшие, либо идиоты. Ха! Ха! нашли минуту проповедовать конец света! Да разве эти шуты гороховые не знают, что у нас есть первобытная материя? Или они ослепли и не видят, что планета никогда еще не пользовалась таким благосостоянием? Природа в изобилии дарит все блага земные, климат восхитительный, человечество здорово, богато, счастливо, и все это будто бы должно погибнуть? Почему? Да ведь это же глупо! Не унывайте, верные мои, пусть себе болтают эти болваны. Народ сам расправится с ними!
– Учитель, в каких-нибудь несколько часов они уже нашли последователей, – озабоченным тоном заметил Мадим.
– Ну, так что же?! Если они вызовут слишком много беспорядков и объявят нам гражданскую войну, мы обрушимся на них; это будет хороший случай окончательно искоренить их. Теперь, когда нас ждет бесконечная жизнь и безграничное благополучие, желательны мир и спокойствие; хотя полезно будет узнать трусов, которые отреклись от Бога и отрекутся, конечно, от Люцифера: надо очистить стадо от всех паршивых овец. А индусы пусть отправляются в свои недоступные гималайские норы, и мы их оставим в покое, потому что для нас они безвредны.
– Значит, ты повелеваешь временно предоставить этим болванам свободу действий и не арестовывать? – спросил Мадим.
– Именно. Но вместе с тем надо приказать правителям областей наблюдать за этими юродивыми и тщательно переписывать всех, кто совратится и отступит от нас. Мы же тем временем засядем в наши крепости и будем в полной безопасности от их заразных излияний.
– О! Что касается флюидической заразы, то очаг ее неподалеку от твоего дворца, – зубоскалил Мадим. – Я видел этих пророков и пророчиц, идя сюда. Между ними есть женщина, прекрасная, как греза, и она произведет, конечно, большое волнение среди нашей молодежи, которая будет льнуть к ней, как мухи на мёд. Сказать правду, не припомню, видел ли я когда-нибудь такое обаятельное создание. Вот бы тебе ее взамен Исхэт.
– Возьмем, возьмем, друг Мадим, когда придет время. А пока я еще сделаю из нее Царицу шабаша, великая добродетель обеспечит ее верность мне, – ответил, смеясь, Шелом.
Через несколько часов он отбыл со свитой в одну из сатанинских крепостей и созвал туда самых известных членов люциферианства для великого вызывания и обсуждения подробного плана задуманного им искоренения вероотступников.
Среди самых рьяных проповедниц находилась Таиса, монахиня из подземных сирийских пещер, прежняя Ольга. На самой большой площади города воздвигли такой высокий престол, что его видно было со всех сторон. На ступенях его стояла молодая проповедница, и ее красноречивое убедительное слово привлекало много слушателей. Вначале мужчин притягивала редкая красота молодой девушки; но помимо этого от ее мелодичного голоса, ясного и невинного взгляда, от самой красоты ее веяло такой могучей, светлой чистотой, что она покоряла даже развращенных, пробуждала в них новые чувства и заглушала животные инстинкты. Но Ольга обращалась главным образом к женщинам, говорила им об их исконном назначении как жен и матерей, о великом долге и страшной ответственности, которую Бог возложил на женщину. На этом тяжелом, но великом поприще женщина пала; преступление ее сильно отозвалось на приближающихся катаклизмах, и женщина несет много вины в преждевременной гибели планеты. Женщина должна была быть добрым гением семейного очага, хранительницей Божественного престола; мать воспитывает ребенка, внедряя в него спасительную на жизненном пути веру в Бога и обучая обязанностям относительно людей и родины. В ту минуту, когда мать пренебрегла предназначением быть матерью, чтобы сделаться наложницей или даже пошла с неслыханным цинизмом против природы, отрицая материнство, она подписала приговор человечеству; и все поглотил нравственный и физический упадок. Дети восставали против родителей, родители возненавидели детей, брат шел на брата, вражда стала на место любви. И как женщина оттолкнула колыбель, так она опрокинула и домашний престол и пренебрегла таинством брака, который всегда отличал ее от наложницы. И супруги стали только любовниками, а жена и мать – вакханкой, жрицей сладострастия. О! Страшно было преступление женщины, которая вместо того, чтобы своим влиянием возвышать и облагораживать мужчину, развратила его и обратила в животное.
Нередко рисовала Ольга и трогательные картины прошлого, когда под сенью Креста процветала семья, росли народные гении и герои. Она вспоминала отдаленные времена, когда законы Божий налагали узду на страсти человеческие, когда справлялись умилительные праздники, как Рождество и Пасха, объединявшие людей в молитве и пробуждавшие в сердцах чувства милосердия, кротости и братской любви. Сравнение выходило не в пользу настоящего времени, когда миром правят преступление, насилие и распутство, когда низложенные законы никого уже более не охраняют, и каждый в зависимости от сильнейшего…
Речи эти производили глубокое впечатление. Многие мужчины и женщины начинали краснеть за свою постыдную наготу, облачались в белые одежды с красным крестом на груди, приходили молиться перед престолом и умоляли миссионеров обратить их к Богу. Странно было видеть, как после горячей молитвы и окропления освященной водой люди эти совершенно преображались; что-то доброе и смиренное будто исходило от них, а в просветленных глазах уже не горел огонь вражды, жадности и животных вожделений. Нередко также в сердце слушателей поднималось глухое раздражение, выражавшееся в громких разговорах и криках: «Долой Люцифера! Долой антихриста Шелома Иезодота!» И раздраженная толпа все чаще с угрозами собиралась перед дворцом Шелома и слышались вопли: «Верни нам былую нашу веру, праведного и милосердного Бога, Который повелевал любить друг друга и прощать обиды, платить добром за зло! Верни нам семейные радости и законы наших предков!»
Такая же горячая деятельность кипела в Москве первопрестольной, бывшей некогда «сердцем» Святой Руси. Дахир работал с присущим ему ясным спокойствием; Нарайяна же разрывался, по своей кипучей увлекающейся натуре. Дахир проповедовал, исцелял, очищал, и очень скоро его окружил таинственный ореол, внушавший смесь почтения, благодарности и суеверного страха. Нарайяна был повсюду; под его руководством покидали свои тайные убежища служители упраздненной церкви и вместе с оставшимися верующими занимали самые важные места. Число их было ограничено, зато велика вера. Спокойные и бесстрашные, завладевали они заброшенными храмами, обращенными в музеи или оскверненные сатанистами, и очищали их. Воздвигнуты были алтари и престолы и водружены кресты, вновь зажжены свечи и лампады, а под безмолвными давно сводами опять раздалось священнопение, и курились облака ладана. Нарайяна проповедовал на площадях, а его горячее слово и удивительное обаяние личности привлекало к нему толпу; потрясенные, покоренные им и убежденные люди шли за ним в церковь, и в душе их пробуждался отклик прошлого. Под древними сводами храмов запечатлелись веками возносившиеся молитвенные излияния, и как эолова арфа ждет только дуновения ветерка, чтобы зазвучать, так заговорила вновь помраченная душа несчастного народа, столь сильного некогда верою, у которого отняли его земные и духовные блага, вплоть до понятия о Боге, систематически развращая его безнравственной, грязной литературой. Места проповедей и церкви были переполнены; как мы уже сказали, атавизм пробуждал прошлое, могучей волной смывая безбожие и кощунство и вселяя в душу новую надежду. С верой, любовью и умилением взирали на изображение Христа, Пресвятой Девы, святых покровителей, которым поклонялись и почитали целые века, и великие стояльцы за святую Русь не остались глухи к испуганному зову их народа, к его глубокому и искреннему раскаянию. Когда из трепещущих и уязвленных сердец неслась мольба: «Господи, помилуй и не оставь нас, окаянных!» – из пространства появлялись потоки огня и света, озаряя распростертую толпу и смывая грязь, нанесенную преступлением и несчастием.