Смерть под зонтом

Имерманис Анатоль Адольфович

Полицейский осторожно приподнимает голову убитого.

Лампа освещает крупное темное пятно на виске, от которого кровавый пунктир пересекает щеку и кончается под подбородком.

В лучах прожектора тускло отсвечивают остекленевшие неподвижные глаза, в которых навсегда застыл страх.

Я никогда не видел этого лица, и все же без заминки сказал:

– Уолтер Карпентер, главный оператор фильма «Частная жизнь Долли Кримсон»!

– К сожалению, – мрачно согласился Грегор Абуш. – Убит приставленным к виску пистолетом.

– Системы?…

– «Кольт»,

калибр 32… А теперь держитесь, Латорп! Вас ожидает еще больший сюрприз.

Следующий кадр.

Полицейский открывает багажник.

В нем находится битком набитый брезентовый мешок, завязанный телефонным проводом.

Полицейский развязывает узел, осторожно высыпает содержимое мешка.

На бетонный пол гаража сыпятся обклеенные крест-накрест пачки разных размеров с отмеченными на бумажных лентах цифрами.

Я был настолько поражен, что непроизвольно вскочил, стукнувшись головой в крышу автомобиля.

– Бывают же на свете чудеса! – вскрикнул я, выпучив глаза на толстые пачки ассигнаций.

Реакция Грегора Абуша для меня была еще более неожиданной, нежели само явление оставленных грабителями денег. Грегор Абуш разразился ироническим смехом.

Я был просто ошеломлен. Лишь спустя минуту мне удалось понять причину этого смеха.

Следующий кадр.

Полицейский осторожно разрывает бандероль, на которой отпечатана сумма «10000». Оказывается, пачка представляет собой нечто вроде трехслойного пирога, чья прикрытая сверху и снизу банкнотами начинка состоит из аккуратно разрезанных газет.

Этот совсем уж непредвиденный сюрприз погрузил меня в подобие транса, из которого с трудом вывел голос начальника полиции. Как бы сквозь толстый слой ваты до меня донесся его вопрос:,

– Что нового?

Сначала я решил было, что он обращается ко мне. Лишь затем осознал, что он переговаривается со своими людьми, несущими вахту возле дома Ральфа Герштейна.

– Все по-прежнему, – донесся до меня голос сержанта Александера. – Никто не выходил на улицу, никто не входил в дом.

– Какие-либо разговоры слышны? – осведомился Грегор Абуш.

– Нет! Одна лишь музыка.

– Прошу усилить звук!

Начальник полиции снова переключил телевизор с демонстрации видеофильма на прямую передачу. На экране высветились покрытые резьбой дубовые двери. Дождевые капли ударялись о мокрый булыжник перед домом, разбегались кругами в лужах. Этот монотонный шум как бы служил сопровождением к звукам гитары.

Певца я сразу узнал по голосу. Альберт Герштейн исполнял популярную песню своего дяди Ральфа Герштейна «У озера Синего». Паточная мелодия ничуть не соответствовала ни ситуации, ни моему настроению. И все же мне пришлось переменить отчасти свое скептическое отношение к Альберту. Он пел настолько естественно, не насилуя свой приятный голос, что отказать ему в некотором таланте мог лишь такой безумец, как Пророк.

– Выключите звук! – скомандовал Грегор Абуш, затем повернулся ко мне: – Ну, как вам нравится трюк с набитым бумагой мешком?

– Фантастика просто! – живо откликнулся я. – Любой нормальный вор унес бы брезентовый мешок со всеми деньгами – и все дела, а эти…

– А эти не пожалели ни времени, ни трудов, чтобы набить брезент старыми газетами, – окончил за меня Грегор Абуш. – Как видите, преступление века, разумеется, в масштабах нашей Александрии, становится все более загадочным.

– Как обстоит дело с отпечатками пальцев? – осведомился я.

– Имеются, причем в изобилии. И Уолтер Карпентер, и Ричард Бейдеван, и Tea Кильсеймур оставили их на руле. Зато на прикладе автомата наш дактилоскопист не обнаружил ровно ничего. Это и следовало ожидать. Следует считаться с тем, что они…

Разговор пришлось прервать.

Зазвучал зуммер полицейской рации.

Выслушав донесение, Грегор Абуш крикнул шоферу:

– Едем!

– Куда?

– На Рыночную площадь!

– Что-нибудь приключилось в доме Ральфа Герштейна? – в полном недоумении спросил я.

Начальник полиции не отвечал.

Я взглянул на экран. Ничего не изменилось, все так же блестел булыжник перед домом. Внезапно дождь прекратился.

– В самом доме, – Грегор Абуш расстегнул пистолетную кобуру, – надеюсь, по-прежнему. Очень надеюсь! – сквозь зубы бросил он. – Если Альберт Герштейн успел улетучиться, мне самому ничего другого не остается, как исчезнуть из Александрии. С меня тут шкуру сдерут.

– Значит, все-таки Альберт? – я почему-то почувствовал нечто вроде разочарования. Косвенных улик относительно его вины было предостаточно. Особенно после полученной от Александра Луиса информации. Но именно по той причине, что я не слишком доверял его свидетельству, я предпочел бы вообразить под черным капюшоном кого угодно, но не Альберта.

– Ничего не поделаешь, да, Альберт! – Грегор Абуш в сердцах выругался. – Сейчас это доказано. На все сто. Только что мне донесли из лаборатории: внутри брошенного на заднем сидении лендровера капюшона обнаружено несколько выпавших волос. Из всех, на кого падает подозрение, такие волнистые, иссиня-черные волосы только у Альберта Герштейна.

Тем временем мы уже подъехали к дому.

– Всем выйти! Окружить дом! Не стрелять без моего приказа! – громко скомандовал Грегор Абуш.

Из автофургона с надписью «Срочная химическая чистка» выпрыгнули с оружием на изготовку четверо переодетых в штатское полицейских во главе с сержантом Александером.

Несколько минут мы в нерешительности прислушивались к доносившейся со второго этажа музыке. Альберт Герштейн больше не пел. Теперь играл целый оркестр.

Значит, магнитофон!

Музыка внезапно оборвалась. Я надеялся уловить голоса, шаги, хоть какие-то проявления жизни в доме. Но весь он казался совершенно вымершим, заброшенным.

Неожиданно в тишину ворвался странный звук, как будто птица хлопала тяжелыми крыльями. Я невольно вздрогнул, ощутив нечто вроде страха. Не сразу до моего сознания дошло, что пугаться нечего – налетевший из-за угла ветер шевелил тяжелые черные занавеси в открытом окне. И все-таки, тревожное ощущение не проходило.