Смерть - понятие относительное
Шрифт:
Я вежливо улыбнулся, хотя ничего смешного в словах Петрова не увидел. Петров вновь сделался серьезным и продолжил: «Бог с ними, с гигаваттами, слушай дальше про нашего Валерианыча».
Оказалось, что несколько лет назад «наш Валерианыч» сделался обладателем описания рецептов отражения. От кого получил и при каких обстоятельствах сейчас выясняется. Точнее говоря, одно обстоятельство из письма известно вполне достоверно: по настоянию дарителя Попцов выполнил секвенцию нерушимого обещания, в ходе которой поклялся никому не разглашать рецептов. Точнее, он может передать эти рецепты, выполнив какие-то
— Почему ты уверен, что это было именно нерушимое обещание? — спросил я.
— В письме упоминаются пять тетраэдров и скрепление клятвы кровью, пояснил Петров.
— Тетраэдры — это пирамидки? — уточнил я.
— Именно, пирамидки. Треугольная пирамида, у которой все грани равносторонние треугольники называется тетраэдр, не знал?
Я проигнорировал оскорбительный вопрос и поинтересовался:
— А какая формулировка использовалась для обещания, и зачем вообще оно понадобилось?
— Формулировка стандартная: если сделаю то-то и то-то, пусть у меня остановится сердце. А зачем само обещание, пока не знаю, сам удивляюсь, — недоуменно прорычал мой друг и продолжил свой рассказ.
— Еще до принесения обещания Попцов видел секвенцию удвоения в действии и был, естественно, очень впечатлен. Однако к принесенному обещанию начал относиться с должной серьезностью позже, только после того, как выполнил эту секвенцию сам.
— Хорошо его понимаю, — подтвердил я, вспомнив, как в начале прошлого лета, чуть больше года назад, впервые столкнулся с нерушимым обещанием, — а в каком виде он получил рецепт?
— Семь пирамидок, неизвестные мне пока ингредиенты, какие-то расходные материалы и рецепт, как таковой. Полный комплект. Рецепт, точнее, рецепты были напечатаны на немецком языке на пишущей машинке. Вот их фрагменты, — Петров положил на стол передо мной два листка. Я с интересом на них взглянул. Листки оказались двумя ксерокопиями текста, напечатанного готическими буквами. С большим трудом я разобрал несколько знакомых слов и спросил, есть ли копия с нормальным шрифтом. Петров, ответил, что есть и обратил мое внимание на то, что часть строк закрашена черным и абсолютно не читается.
— На то есть специально обученные люди, — я применил любимую присказку Петрова, — надеюсь, что текст уже восстановлен?
— Как бы ни так, — грустно пророкотал он, — текст залит на оригинале. Прочитать его невозможно.
— А что можно прочитать?
— Технические подробности, касающиеся двух секвенций. У секвенции удвоения, оказывается, период безразличия двадцать три часа. А у той, что копирует живое и вовсе совсем короткий — около двух часов. Мираклоид первой секвенции существует несколько больше двух суток, а второй — чуть меньше четырех часов. Но это всё пустяки. Главное, что здесь рассказано, как сделать мираклоиды вечными. Точнее, не вечными, а устойчивыми.
— Устойчивыми — в каком смысле?
— Подумай, подумай, — одобряюще улыбнулся Петров.
— Устойчивыми, значит, не исчезающими, а живущими по обычным законам природы? Живое существо проживет положенное ему срок, а предмет будет неспешно разрушаться от времени, но не быстрее, чем оригинал?
— Траутман, ты сегодня в ударе! А теперь скажи, как этого достичь?
Я не услышал иронии в тоне Петрова. Значит, он считает, что мне уже известно достаточно, чтобы ответить на этот вопрос. А что мне известно? Известно, что мираклоиды можно как-то сделать устойчивыми, и у меня достаточно информации, чтобы догадаться как именно. Я задумался и, буквально через десять секунд понял. Найденное решение потрясло меня очевидностью и изяществом.
— Нужно применить секвенцию к копии? Я угадал?
Петров довольно улыбнулся и кивнул головой:
— Копия копии получается абсолютно устойчивой. А какие у нее есть еще полезные свойства?
Кажется, сегодня я действительно в ударе, поэтому ответил, почти не задумываясь:
— Зеркальное отражение зеркального отражения дает полное сходство с оригиналом.
Петров снова коротко кивнул головой. Вид у него был довольный. Я смотрел в глаза другу и улыбался. Кажется, еще одна тайна разгадана. Внезапно, улыбка сошла с физиономии Петрова, и он сухо произнес:
— Рано радоваться, Траутман. Рецепта у нас как не было, так и нет. Мы должны его еще добыть.
Петров продолжил изложение приключений автора письма. Немецкого наш секретный физик почти не знал, кроме того с чтением готического шрифта у него были вполне понятные проблемы, которые сильно затрудняли работу с немецко-русским словарем. В результате он решил поступить довольно естественным образом: разбил текст на несколько фрагментов и отдал их на перевод разным людям, после чего в его распоряжении оказалось целиком два готовых к применению рецепта.
— Вполне логично, — одобрил я. Но непонятно, с чего это он решил обратиться к нам в Секвенториум?
— Не хочешь ли продолжить тренировку своей сообразительности? — предложил Петров.
Хочу, — обрадовался я. Я был очень воодушевлен своими последними интеллектуальными успехами, и мне хотелось продолжения. После этого не меньше часа я строил различные догадки, которые Петров с обидной легкостью разбивал вдребезги. При этом я от него всякий раз получал указания, о чём и каким образом мне следует рассуждать. В итоге у меня сложилась довольно полная картина произошедшего, причем было приятное ощущение, что до всего я дошел сам, или почти сам. Картина получилась довольно интересная: в какой-то момент наш корреспондент ощутил пристальное внимание со стороны некой группы лиц. Преследователи интересовались рецептами секвенций, чего совершенно не скрывали. Как-то раз, в отсутствии хозяина неизвестные посетили квартиру, где произвели весьма тщательный обыск.
— Нашли что-нибудь? — поинтересовался я.
— Нашли, — подтвердил Петров. Только наш герой оказался парнем предусмотрительным и ушлым. Торжествующие взломщики получили рецепты, изготовленные специально для них. Рецепты были всем хороши, за исключением одного: они были фальшивыми и, разумеется, не работали. Спустя короткое время злоумышленники поняли, что их провели и начали наседать на нашего друга с новой силой, давая понять, что жизнь жадины, не желающего делиться секретами, может закончиться быстро и совершенно неожиданно. Попцов был сильно напуган, но поделиться с ними тайной не мог бы при всём желании: он понимал, что отдав им рецепт, тут же погибнет: сработает секвенция нерушимого обещания.