Смерть приходит в конце

Кристи Агата

— Отнюдь. Мой отец — купец из Мемфиса. А в Мемфисе весело и много забав. Играет музыка, люди поют и танцуют. Кроме того, отец часто путешествует. Я побывала с ним в Сирии, видела царство Вавилонское. Я плавала на больших судах в открытом море.

Она говорила с гордостью и воодушевлением. Ренисенб молча слушала, поначалу не очень представляя себе то, о чем рассказывала Нофрет, но постепенно ее интерес и понимание росли.

— Тебе, должно быть, скучно у нас, — наконец сказала она.

Нофрет нервно рассмеялась.

— Здесь

сплошная тоска. Только и говорят про пахоту и сев, про жатву и укос, про урожай и цены на лен.

Ренисенб странно было это слышать, она с удивлением смотрела на Нофрет. И внезапно, почти физически, она ощутила ту волну гнева, горя и отчаяния, которая исходила от Нофрет.

«Она совсем юная, моложе меня. И ей пришлось стать наложницей старика, спесивого, глупого, хотя и доброго старика, моего отца…»

Что ей, Ренисенб, известно про Нофрет? Ничего. Что сказал вчера Хори, когда она выкрикнула:

«Она красивая, но жестокая и плохая»? — «Какой ты еще ребенок, Ренисенб», — вот что он сказал. Теперь Ренисенб поняла, что он имел в виду. Ее слова были наивны — нельзя судить о человеке, ничего о нем не ведая. Какая тоска, какая горечь, какое отчаяние скрывались за жестокой улыбкой на лице Нофрет? Что она, Ренисенб, или кто-нибудь другой из их семьи сделали, чтобы Нофрет чувствовала себя у них как дома?

Запинаясь, Ренисенб проговорила:

— Ты ненавидишь нас всех.. Теперь мне понятно почему… Мы не были доброжелательны к тебе. Но еще не поздно. Разве не можем мы, ты, Нофрет, и я, стать сестрами? Ты далеко от своих друзей, ты одинока, так не могу ли я помочь тебе?

Ее сбивчивые слова были встречены молчанием. Наконец Нофрет медленно повернулась.

Секунду-другую выражение ее лица оставалось прежним — только взгляд, показалось Ренисенб, чуть потеплел. В тиши раннего утра, когда все вокруг дышало ясностью и покоем, Ренисенб почудилось, будто Нофрет чуть оттаяла, будто слова о помощи проникли сквозь неприступную стену.

Это было мгновение, которое Ренисенб запомнила навсегда…

Затем постепенно лицо Нофрет исказилось злобой, глаза засверкали, а во взгляде запылали такая ненависть и ожесточение, что Ренисенб даже попятилась.

— Уходи! — в ярости прохрипела Нофрет. — Мне от вас ничего не нужно. Вы все дураки, вот вы кто, все до единого…

Помедлив секунду, она круто повернулась и быстро зашагала в сторону дома.

Ренисенб двинулась вслед за ней. Странно, но слова Нофрет вовсе ее не рассердили. Они открыли ее взору черную бездну ненависти и горя, до сих пор ей самой неведомую, и навели на мысль, пока не совсем четкую, как страшно быть во власти таких чувств.

2

Когда Нофрет, войдя в ворота, шла через двор, дорогу ей заступила, догоняя мяч, одна из дочерей Кайт.

Нофрет с такой силой

толкнула девочку, что та растянулась на земле. Услышав ее вопль, Ренисенб подбежала и подняла ее.

— Разве так можно, Нофрет! — упрекнула ее Ренисенб. — Смотри, она ушиблась. У нее ссадина на подбородке.

Нофрет резко рассмеялась.

— Значит, я все время должна думать о том, чтобы ненароком не задеть одно из этих избалованных отродьев? С какой стати? Разве их матери считаются с моими чувствами?

Услышав плач ребенка, из дома выскочила Кайт. Она подбежала к девочке, осмотрела ее личико. И повернулась к Нофрет.

— Ядовитая змея! Злыдня! Подожди, мы еще расправимся с тобой!

И изо всех сил ударила Нофрет по лицу. Ренисенб вскрикнула и перехватила ее руку, предупреждая второй удар.

— Кайт! Кайт! Что ты делаешь, так нельзя.

— Кто сказал, что нельзя? Берегись, Нофрет. В конце концов, нас здесь много, а ты одна.

Нофрет не двигалась с места. На щеке у нее алел четкий отпечаток руки Кайт. Возле глаза кожа была рассечена браслетом, что был у Кайт на запястье, и по лицу текла струйка крови.

Но что поразило Ренисенб — это выражение лица Нофрет. Да, поразило и напугало. Нофрет не рассердилась. Наоборот, взгляд у нее был почему-то торжествующим, а рот снова растянулся, как у разозлившейся кошки, в довольной усмешке.

— Спасибо, Кайт, — сказала она. И вошла в дом.

3

Что-то мурлыча про себя и полузакрыв глаза, Нофрет позвала Хенет.

Хенет прибежала, остановилась пораженная, заохала… Нофрет велела ей замолчать.

— Разыщи Камени. Скажи ему, чтобы принес палочку, которой пишут, и папирус. Нужно написать письмо господину.

Хенет не сводила глаз со щеки Нофрет.

— Господину?.. Понятно… — И, не выдержав, спросила:

— Кто это сделал?

— Кайт, — тихо улыбнулась Нофрет, вспоминая происшедшее.

Хенет покачала головой, цокая языком.

— Ах, как дурно, очень дурно… Об этом обязательно надо сообщить господину. — Она искоса поглядела на Нофрет. — Да, Имхотепу следует об этом знать.

— Мы с тобой, Хенет, мыслим одинаково… — ласково произнесла Нофрет. — По-моему тоже, господину следует об этом знать.

Она сняла со своего одеяния оправленный в золото аметист и положила его в руку Хенет.

— Мы с тобой, Хенет, всем сердцем печемся о благополучии Имхотепа.

— Нет, я этого не заслужила, Нофрет… Ты чересчур великодушна… Такой прекрасной работы вещица!

— Имхотеп и я, мы оба ценим преданность.

Нофрет улыбалась, по-кошачьи щуря глаза.

— Приведи Камени, — сказала она. — И сама приходи вместе с ним. Вы с ним будете свидетелями того, что произошло.

Камени явился без большой охоты, хмурый и недовольный.