Смерть приходит в конце
Шрифт:
— Ты не забыл, что тебе велел Имхотеп перед отъездом? — свысока обратилась к нему Нофрет.
— Нет, не забыл.
— Сейчас настало время, — продолжала Нофрет. — Садись, бери чернила и палочку и пиши, что я скажу. — И, поскольку Камени все еще медлил, нетерпеливо добавила:
— То, что ты напишешь, ты видел собственными глазами и слышал собственными ушами, и Хенет тоже подтвердит все, что я скажу. Письмо следует отправить немедленно и никому про него не говорить.
— Мне не по душе… — медленно возразил Камени.
— Я не собираюсь жаловаться
Бронзовое лицо Камени запылало.
— Я об этом и не думал…
— А по-моему, думал, — тихо сказала Нофрет. — Ладно, приступай к выполнению своих обязанностей. Пиши.
— Пиши, пиши, — вмешалась Хенет. — Я очень огорчена тем, что произошло, очень. Имхотепу непременно следует об этом знать. Пусть справедливость восторжествует. Как ни трудно, но человек обязан выполнять свой долг. Я всегда так считала.
Нофрет беззвучно рассмеялась.
— Я в этом не сомневалась, Хенет. Ты неизменно выполняешь свой долг! А Камени будет делать свое дело. Я же.., я буду поступать, как мне хочется…
Но Камени все еще медлил. Лицо у него было мрачное, почти злое.
— Не нравится мне это, — повторил он. — Нофрет, лучше бы тебе не спешить и сначала подумать.
— Ты смеешь говорить это мне?
Ее тон задел самолюбие Камени. Он отвел взгляд, лицо его окаменело.
— Берегись, Камени, — тихо произнесла Нофрет. — Имхотеп полностью в моей власти. Он слушается меня и.., пока тобой доволен… — Она многозначительно умолкла.
— Ты мне угрожаешь, Нофрет? — спросил Камени.
— Возможно.
Мгновение он со злостью смотрел на нее, затем склонил голову.
— Я сделаю, что ты скажешь, Нофрет, но думаю, тебе придется об этом пожалеть.
— Ты угрожаешь мне, Камени?
— Я предупреждаю тебя…
Глава 8
Второй месяц Зимы, 10-й день
День шел за днем, и Ренисенб порой казалось, что она живет как во сне.
Дальнейших робких попыток подружиться с Нофрет она не предпринимала. Теперь она ее боялась. В Нофрет было что-то такое, чего Ренисенб не могла понять.
С того дня, когда произошла ссора во дворе, Нофрет изменилась. В ней появилась какая-то странная удовлетворенность, ликование, которые были непостижимы для Ренисенб. Иногда ей думалось, что смешно и глупо считать Нофрет глубоко несчастной. Нофрет, казалось, была довольна собой и всем, что ее окружало.
А в действительности все вокруг Нофрет изменилось, и определенно не в ее пользу. В первые дни после отъезда Имхотепа Нофрет намеренно, по мнению Ренисенб, сеяла вражду между членами их семьи и преуспела в этом.
Теперь же все в доме объединились против пришелицы. Прекратились ссоры между Сатипи и Кайт. Сатипи перестала ругать вконец растерявшегося Яхмоса. Себек стих и хвастался куда меньше. Ипи стал вести себя более уважительно к старшим братьям. В семье, казалось, воцарилось полное согласие, но оно не принесло Ренисенб душевного спокойствия, ибо породило стойкую скрытую неприязнь к Нофрет.
Обе женщины, Сатипи и Кайт, больше с ней не ссорились — они ее избегали. Не затевали с Нофрет разговоров и, как только она появлялась во дворе, тотчас подхватывали детей и куда-нибудь удалялись. И в то же время в доме стали случаться мелкие, но странные происшествия. Одно льняное одеяние Нофрет оказалось прожженным чересчур горячим утюгом, а другое запачкано краской. За ее одежды почему-то цеплялись колючки, а возле кровати нашли скорпиона. Еда, которую ей подавали, была то чересчур переперчена, то в нее вовсе забыли положить специи. А однажды в испеченном для нее хлебе очутилась дохлая мышь.
Это было тихое, мелочное, но безжалостное преследование — ничего очевидного, ничего такого, к чему можно было бы придраться, — одним словом, типичная женская месть.
Затем, в один прекрасный день, старая Иза призвала к себе Сатипи, Кайт и Ренисенб. За креслом Изы уже стояла Хенет, качая головой и заламывая руки.
— Чем, мои умные внучки, — спросила Иза, вглядываясь в женщин с присущим ей ироническим выражением на лице, — объяснить, что одежды Нофрет, как я слышала, испорчены, а ее еду нельзя взять в рот?
Сатипи и Кайт улыбнулись. Улыбка их отнюдь не грела душу.
— Разве Нофрет тебе жаловалась? — спросила Сатипи.
— Нет, — ответила Иза и сдвинула набок накладные волосы, которые она носила даже дома. — Нет, Нофрет не жаловалась. Вот это-то меня и беспокоит.
— А меня нет, — вскинула свою красивую голову Сатипи.
— Потому что ты дура, — заметила Иза. — У Нофрет вдвое больше ума, чем у каждой из вас…
— Посмотрим, — усмехнулась Сатипи. Она, по-видимому, пребывала в хорошем настроении и была довольна собой.
— Зачем вы все это делаете? — спросила Иза. Лицо Сатипи отвердело.
— Ты старый человек, Иза. Не хотелось бы говорить с тобой непочтительно, но то, чему ты уже не придаешь значения, остается важным для нас, ибо у нас есть мужья и малые дети. Мы решили взять дело в свои руки и наказать женщину, которая пришлась нам не ко двору и не по душе.
— Отличные слова, — сказала Иза. — Отличные. — Она хихикнула. — Только не все годится, что говорится.
— Вот это верно и умно, — вздохнула Хенет из-за кресла.
Иза повернулась к ней.
— Хенет, что говорит Нофрет по поводу происходящего? Ты ведь знаешь. Все время крутишься при ней.
— Так приказал Имхотеп. Мне это противно, но я обязана выполнять волю господина. Не думаешь же ты, я надеюсь…
— Мы все это знаем, Хенет, — прервала ее нытье Иза. — Что ты всем нам предана и что тебя мало благодарят. Я спрашиваю, что говорит по этому поводу Нофрет?
— Она ничего не говорит, — покачала головой Хенет. — Только улыбается.
— Вот именно. — Иза взяла с блюда, что стояло у ее локтя, ююбу, внимательно осмотрела и только потом положила себе в рот. А затем вдруг резко и зло сказала: