Смерть приходит в конце
Шрифт:
И, вскинув глаза, спросила:
— Но тебе-то оно приходило?
— Последнее время, — ответил Хори, — я был убежден, что ключ к тайне смерти Нофрет лежит в странной перемене характера Сатипи. Эта перемена так бросалась в глаза, что было ясно: за ней что-то крылось.
— И тем не менее ты ничего не сказал?
— Как я мог, Ренисенб? У меня ведь нет никаких доказательств.
— Да, ты прав.
— Любое утверждение обосновывается доказательствами.
— Когда-то ты сказал, — вдруг вспомнила Ренисенб, — что люди в один день не меняются. А сейчас ты согласен, что Сатипи сразу переменилась, стала совсем другой.
Хори улыбнулся.
— Тебе
— Страх застиг ее врасплох… — прошептала про себя Ренисенб. — Да, наверное, с тех пор, как умерла Нофрет, в Сатипи поселился страх. Он был написан у нее на лице, а мы этого не заметили. Он был в ее глазах, когда она умерла… Когда она произнесла: «Нофрет…» Будто увидела…
Ренисенб умолкла. Она повернулась к Хори, глаза ее расширились от недоумения.
— Хори, а что она увидела? Там, на тропинке. Мы же ничего не видели. Там ничего не было.
— Для нас ничего.
— А для нее? Значит, она увидела Нофрет, Нофрет, которая явилась, чтобы отомстить. Но Нофрет умерла и замурована в своем саркофаге. Что же Сатипи увидела?
— Видение, которое предстало перед ее мысленным взором.
— Ты уверен? Потому что если нет…
— Да, Ренисенб, если нет?
— Хори, — протянула к нему руку Ренисенб, — как ты думаешь, все кончилось? Со смертью Сатипи? Вправду кончилось?
Хори взял ее руку в свои, успокаивая.
— Да, да, Ренисенб, разумеется, кончилось. И тебе, по крайней мере, нечего бояться.
— Иза говорит, что Нофрет меня ненавидела… — еле слышно произнесла Ренисенб.
— Нофрет ненавидела тебя?
— По словам Изы.
— Нофрет умела ненавидеть, — заметил Хори. — Порой мне кажется, что ее ненависть простиралась на всех до единого в доме. Но ты ведь не сделала ей ничего плохого?
— Нет, ничего.
— А поэтому, Ренисенб, у тебя в мыслях не должно быть ничего такого, за что ты могла бы себя осудить.
— Ты хочешь сказать. Хори, что если мне придется спускаться по тропинке в час заката, то есть тогда, когда умерла Нофрет, и если я поверну голову, то ничего не увижу? Что мне не грозит опасность?
— Тебе не грозит опасность, Ренисенб, потому что, когда ты будешь спускаться по тропинке, я буду рядом с тобой и никто не осмелится причинить тебе зла.
Но Ренисенб нахмурилась и покачала головой.
— Нет, Хори, я пойду одна.
— Но почему, Ренисенб? Разве ты не боишься?
— Боюсь, — ответила Ренисенб. — Но все равно это нужно сделать. В доме все дрожат от страха. Они сбегали в храм, купили амулетов, а теперь кричат, что нельзя ходить по тропинке в час заката. Нет, не чудо заставило Сатипи пошатнуться и упасть со скалы, а страх, страх перед злодеянием, которое она совершила. Потому что лишить жизни того, кто молод и силен, кто наслаждается своим существованием — это злодеяние. Я же ничего дурного не совершала, и, даже если Нофрет меня ненавидела, ее ненависть не может причинить мне зла. Я в этом убеждена. И, кроме того, лучше умереть, чем постоянно жить в страхе, поэтому я постараюсь преодолеть свой страх.
— Слова твои полны отваги, Ренисенб.
— На
Хори тоже поднялся на ноги и встал рядом.
— Я запомню твои слова, Ренисенб. И как ты вскинула голову, когда произносила их. Они свидетельствуют об искренности и храбрости, которые, я всегда чувствовал, живут в твоем сердце.
Он взял ее за руку.
— Послушай меня, Ренисенб! Посмотри отсюда на долину, на реку и на тот берег. Это — Египет, наша земля. Разоренная войнами и междоусобицами, разделенная на множество мелких царств, но скоро, очень скоро она станет единой — Верхний и Нижний Египет снова объединятся в одну страну, которая, я верю и надеюсь, обретет былое величие. И в тот час Египту понадобятся мужчины и женщины с сердцем, полным отваги, женщины вроде тебя, Ренисенб. А мужчины не такие, как Имхотеп, которого волнуют только собственные доходы и расходы, и не такие, как Себек, бездельник и хвастун, и не такие, как Ипи, который ищет только, чем поживиться, и даже не такие добросовестные и честные, как Яхмос. Сидя здесь, можно сказать, среди усопших, подытоживая доходы и расходы, выписывая счета, я осознал, что человеку наградой может служить не только богатство и утратой — не только потеря урожая… Я смотрю на Нил и вижу в нем источник жизненной силы Египта, который существовал еще до нашего появления на свет и будет существовать после нашей смерти… Жизнь и смерть, Ренисенб, не имеют такого большого значения. Я всего лишь управляющий у Имхотепа, но, когда я смотрю вдаль, на Египет, я испытываю такие покой и радость, что не поменялся бы своим местом даже с нашим правителем. Понимаешь ли ты, Ренисенб, о чем я говорю?
— По-моему, да. Хори, но не все. Ты совсем не такой, как те, кто внизу, я это уже давно знаю. И когда я здесь, рядом с тобой, я испытываю те же чувства, что и ты, только смутно, не очень отчетливо. Но я понимаю, о чем ты говоришь. Когда я здесь, все то, что внизу, — показала она, — кажется таким незначительным — все эти ссоры и обиды, шум и суета. Здесь от этого отдыхаешь.
Нахмурив лоб, она помолчала, а потом, чуть запинаясь, продолжала:
— Порой я рада, что мне есть куда уйти. И тем не менее.., есть что-то такое.., не знаю, что именно.., что влечет меня обратно.
Хори отпустил ее руку и сделал шаг назад.
— Я понимаю, — мягко сказал он. — Песни Камени.
— Что ты говоришь, Хори? Я вовсе не думаю о Камени.
— Может, и не думаешь. Но все равно, Ренисенб, ты слышишь его пение здесь, не сознавая этого. Ренисенб смотрела на него, сдвинув брови.
— Какие удивительные вещи ты говоришь, Хори. Как я могу слышать его пение здесь? Так далеко от дома?
Но Хори лишь тихо вздохнул и покачал головой. Насмешка в его глазах озадачила ее. Она рассердилась и даже чуть смутилась, потому что не могла понять его.
Глава 13
Первый месяц Лета, 23-й день
— Можно мне поговорить с тобою, Иза? Иза напряженно вгляделась в фигуру, появившуюся на пороге. В дверях с подобострастной улыбкой на лице стояла Хенет.
— В чем дело? — с неприязнью в голосе спросила Иза.
— Да так, пустяки, по-моему, но я решила, что лучше спросить…
— Входи, — прервала ее объяснения Иза. — А ты, — постучала она палкой по плечу маленькой черной рабыни, которая нанизывала бусины на нитку, — отправляйся на кухню. Принеси мне оливок и гранатового соку.