Смерть Рудина
Шрифт:
В Париже Рудин пережил февральскую революцию*. Она окончательно нарушила равнове-сие его поступков. С первыми же признаками брожения он твердо поверил в наступление нового и окончательного порядка вещей. Его беспокоило только то, что будет наделано множество ошибок, которых можно было бы избежать, спросив у него совета и обратившись к материалам его "Опыта", который так и оставался ненаписанным и ненапечатанным. Рудин ожидал теперь, что Республика издаст его на государственный счет и расклеит на стенах общественных зданий.
* Февральская революция - буржуазно-демократическая революция во Франции 1848 г., приведшая к свержению монархии и установлению республики.
Пребывая
После того он говорил, на собрании рабочих, в кружках филантропов, в общественных залах, на улицах. Эта способность его была неисчерпаема, и часто, возвратившись домой после целого дня речей и споров, он пускался в длинные рассуждения перед своей привратницей. Слушатели находились у него чаще всего из числа работников в синих блузах, женщин, спешащих куда-то с корзиной на правой руке, национальных гвардейцев с ружьем за плечами и неопределенных любопытных парижской улицы в высоких шляпах.
Менее всего этих слушателей было в тех местах, где сходились социальные реформаторы и революционеры для обмена своими взглядами. Залы маленьких ресторанов или кафе наполня-лись лицами странными и разнообразными. Молодые люди с блуждающими глазами и щедрыми жестами чередовались здесь со стариками, не видевшими ничего сквозь толстые очки и передви-гавшимися по улице наподобие крабов. Здесь можно было увидеть сторонников социализма и коммунизма, верующих в фаланстер и в Икарию*. Одни основывали грядущее устроение человечества на наблюдениях над жизнью муравьев и пчел, другие - на логике экономических явлений, третьи - на велениях морали, четвертые - на законах арифметических чисел.
* Фаланстер - по проектам французского утопического социалиста Ш. Фурье, огромные дворцы, в которых будут жить и работать члены идеального социалистического общества.
Икария - вымышленная страна, изображенная в романе французского утописта Этьена Кабе (1788-1856) "Путешествие в Икарию" (1840).
Все они равно не слушали, не понимали и не признавали друг друга. Споры их состояли в том, что они жестикулировали и кричали одновременно, часто на разных языках. Изгнанники и беглецы всех стран сходились здесь. Ирландец и венгерец вступали в бесплодные диспуты, пуская в ход все промежуточные наречия. Мелькали лица испанцев, поляков, евреев, немцев. Рядом с растрепанной русской шевелюрой Рудина просовывалась иногда шерстистая и курчавая голова мулата. Никто не выходил из этих собраний в чем-либо разубежденный и не являлся на них без какой-либо одной идеи, исключавшей возможность всякой иной. То были самые упря-мые головы человечества, самые крепкие его черепа, самые тупые лбы, способные прободать нежную ткань всяких сомнений и противоречий.
Общение с ними Рудина не принесло ему ни вреда, ни пользы. Вера его в себя не умалилась и не возросла. Довольная улыбка не сходила иногда с его лица, выражая удовлетворение мысля-ми, сокровенными и непонятыми. С течением времени, однако, к этим мыслям понемногу стало примешиваться предчувствие надвигающихся забот, привычное ощущение пустоты настоящего, безвестности будущего. В один июньский день он с удивлением испытал чувство голода. Деньги, которым он не вел счета, охотно делясь ими с теми, у кого их не было, оказались вдруг на исходе. Привычки
Революция также не шла теми путями, какие он намечал для нее: никто не послушал его совета, не обратился к нему за помощью, не уверовал в его формулу. Никто не прочитал даже тех объемистых докладных записок, которые он посылал время от времени в различные министерства. Что касается до газет, то он презирал их, и ни одна из них не оказалась достойной изложить начала его "Опыта".
И все-таки Рудин надеялся, потому что ему решительно не на что было надеяться. Поднима-ясь с постели каждое утро, он продолжал проявлять некоторую заботу о своей внешности. Он долго и тщательно чистил щеткой свое обветшавшее платье. В одно июльское утро, предаваясь этому занятию, он испытал головокружение и опустился на стул, с которого перебрался кое-как на кровать. В тот день он не вышел из дому; начиналась болезнь. Сердитая привратница вспом-нила о нем, поднялась к нему в комнату и долго жаловалась, разводя короткими, как ласты, руками перед самым его носом. Потом захлопотала, сама убрала комнату, позвала на свои деньги доктора и принялась лечить Рудина. К удивлению ее и других, он стал поправляться.
Он был еще нездоров, когда настали июльские дни. На болезненное его вооображение треск ружейных выстрелов и гул пушек подействовали чрезвычайно. В лихорадке ночи ему грезились русская деревня, Наталья Алексеевна в старом образе молоденькой девушки, рассерженная княгиня, Лежнев, Володя. От этих грез он отмахивался почти с отвращением.
Рано утром 26 июля он проснулся и некоторое время лежал неподвижно, прислушиваясь. Потом поспешно стал одеваться, не забыв провести несколько раз щеткой по белевшим плечам сюртука. Ему удалось незаметно спуститься по лестнице и, дернув за веревку, открыть себе дверь; привратница кашляла и возилась в своей комнате. На улице Рудин ступал шатаясь и придерживался рукой за дома. Солнце еще не успело подняться над крышами, но уже было душно. Запах гари и пороха носился в тяжелом воздухе фобургов. По дороге к Сент-Антуанской улице Рудин встречал отряды регулярных войск. Солдаты с истомленными, бессонными лицами смотрели на него равнодушно; в тот ранний час никому не хотелось ни злобствовать, ни шутить.
В двух местах его всё же останавливали, но тотчас же отпускали прочь, когда он начинал длинно и сложно объяснять свои намерения. Эти намерения не были, впрочем, ясны и для самого Рудина. Вышел на улицу он, руководимый желанием последнего подвига. Ему казалось, что он и только он может остановить начавшееся кровопролитие, спасти гибнувшую револю-цию. Выслушав его, люди опустят ружья, сознают свою ошибку, прольют слезы раскаяния, кинутся друг другу в объятия. Человечество будет спасено и пойдет верным путем к счастливо-му устройству, описанному в декретах Рудина, расклеенных красными афишами на всех стенах общественных зданий. Но как этого добиться? Где тот центр, куда сходились все нити событий и действий?
Раздумывая об этом, Рудин брел, опустив голову, по совершенно безлюдной улице, когда невдалеке перед ним прогремел ружейный залп. Пули защелкали по стенам, зазвенело стекло; сзади него в ответ послышались пистолетные выстрелы. Он приостановился и стал озираться вокруг. Неведомо откуда взявшаяся женщина схватила его за руку и насильно втащила в дверь. Темными переходами и внутренними закоулками она вывела его к стене, где открывалась калитка в другую улицу, кривую и узкую. Рудин беспрекословно ей повиновался.