Смерть сердца
Шрифт:
Порция инстинктивно понижала голос с наступлением темноты: она привыкла к тонким стенам. Дверь закрылась, срезав дугу света, Порция услышала, как Матчетт прошла по комнате оглушительно тихими шагами. Как обычно,
В неровной полутьме виднелись очертания мебели и фартук Матчетт – фосфоресцентным пятном, которое приблизилось, когда она уселась на кровать.
– А я уж думала, ты не придешь.
– Я штопала. Мистер Томас прожег край простыни.
– Он что, курит в постели?
– Курил на прошлой неделе, пока ее не было. Забил всю пепельницу окурками доверху.
– Как по-твоему, он только из-за нее не курит в постели?
– Он курит, когда не может уснуть. Весь в отца, не любит, когда его бросают.
– Но ведь папу никто не бросал. Мама уж точно никогда, а она? Миссис Квейн, в смысле? Ой, Матчетт, слушай, если б она была жива – в смысле, если бы была жива мать Томаса, – как бы
– Какая теперь разница? Она умерла, вам с ней не нужно говорить.
– Да, она умерла. Как думаешь, это из-за нее мы с Томасом так непохожи?
– Нет, мистер Томас скорее в отца, чем в нее. И как это вы непохожи с мистером Томасом? Куда ж еще больше-то?
– Не знаю… Скажи, Матчетт, а миссис Квейн потом пожалела? То есть ей хорошо было одной?
– Одной? У нее остался мистер Томас.
– Она пошла на такую жертву.
– Тех, кто приносит жертву, – сказала Матчетт, – жалеть не нужно. Жалеть нужно тех, кого они приносят в жертву. Те, кто жертвуют, – с ними не так все просто. Каждому ясно, без чего он сумеет прожить. Да, миссис Квейн последнюю рубашку бы с себя сняла и отдала, но по большому счету ничего она не потеряла. Когда мы узнали, что вы родились где-то там во Франции, она ходила с таким видом, будто вы ее первая внучка. Зашла ко мне в бельевую, рассказала. «Прелестная малышка», – говорит. «Ох, Матчетт, – говорит, – он всегда так хотел дочку!» Потом она спустилась в холл и телефонировала мистеру Томасу. Слышу, значит: «Томас, прекрасные новости!»
Конец ознакомительного фрагмента.