Смерть швейцара
Шрифт:
При этом их возгласы: приглушенное «Ах, черт возьми!» Аристарха, и, «Вот, где она висела!» Ольги, прозвучали почти одновременно.
Девушка едва не уперлась носом в прямоугольник более темного, чем остальная часть стены, оттенка. Она с таким тщанием его разглядывала, что со стороны можно было подумать, будто она его обнюхивает. Наконец сзади подоспел Аристарх. Он уже пришел в себя после мини-потрясения, вызванного рывком Ольги, и даже обрел присущее ему чувство юмора.
— Не вздумайте это есть! — с отчаянием в голосе воскликнул он. — В этом месте стена выглядит очень неаппетитно.
— Аристарх, как
Аристарх положил Ольге на плечи руки и, вновь ощутив молочное тепло ее тела, неожиданно для себя подумал, что эта женщина в состоянии вовлечь его в любую авантюру и даже безумство, склонности к которым он прежде в себе не замечал. Тем не менее, он сделал попытку урезонить Ольгу, задав ей вопрос, оказавший на нее — при всей своей простоте — воздействие хорошей дозы успокаивающего.
— Меняйленко говорил о нескольких картинах, взятых из музея на выставку. Почему вы решили, что пресловутый этюд в стиле Родченко висел именно здесь?
Ольга замерла. Она была настолько одержима своей идеей, что эта мысль отчего-то не приходила ей в голову.
— Правда, — прошептала она, поворачиваясь к Аристарху и глядя на него испуганными глазами. — Но что же нам теперь делать?
— Прежде всего успокоиться, — сказал он, довольный, что его вопрос отрезвил спутницу. — Успокоиться и отправиться на розыски директора музея, служителя на худой конец, но уж никак не прямоугольных пятен от картин на стенах. Представляю, сколько их здесь можно отыскать — картины наверняка не раз меняли местами!
Реализовать предложение Аристарха, однако, оказалось совсем не просто. Они довольно долго шли, минуя коридоры и залы, но так никого и не встретили. По счастью, музей был не особенно велик. Замкнув круг, они вернулись туда, откуда начали свой обход, то есть в гардероб.
— Директор у себя? — спросил Аристарх у старушки-гардеробщицы, чья крохотная голова, замотанная платком, едва возвышалась над деревянным заборчиком, за которым сиротливо висели на вешалке два пальто — мужское и женское.
— Кто ж его знаеть, — прошамкала бабушка. — Можеть, и у себя. Он у нас теперича за все в ответе — и бухлетер, и завхоз, и ученый. С тех пор, стало быть, как у нас всех сократили. Нонче при музее кормится всего трое: я, потом, значить, кассирша Наташка — она же и уборщица, вы ее видели, она вам билеты выдавала, ну и директор наш — Константин Сергеич. Хороший мужчина, положительный — не пьеть, не курить, все какие-то семечки и ростки кушаеть. И докушался, — словоохотливо сообщила старушка, радуясь представившейся редкой возможности перемолвиться словом с ближним. — Жена от него ушла, вот как. Но не из-за ростков, нет. Прежде они с ним вместе оздоровлением занимались, значить. Травку ели. — Тут старушка беззлобно хихикнула. — Но потом зарплата стала такая, что и на травку перестало хватать. Я-то еще держусь, потому что мне пензию платять, а вот Наташка...
— Скажите, а как нам пройти к директору? — одарив старуху многозначительным взглядом, поинтересовался Аристарх. Он извлек из портмоне новенькую пятидесятирублевую купюру, сложил пополам и призывно постучал ее бритвенно-острым краем о деревянную стойку.
Гардеробщица алчно схватила
Собилло толкнул дверную створку и вошел в кабинет, втащив за собой упиравшуюся Ольгу. Ее в самый последний момент вдруг обуяла нерешительность. Оказавшись в просторной комнате, до потолка заставленной книжными стеллажами и завешенной по стенам какими-то вымпелами и почетными грамотами, они поначалу никого в ней не обнаружили. В этом не было ничего удивительного, поскольку кабинет директора напоминал зал небольшой библиотеки, где было легко затеряться, укрывшись за книжными полками. Аристарх громко кашлянул.
— Константин Сергеевич, вы дома? — довольно нахально осведомился он, подмигивая Ольге, дескать, не тушуйся, милая, директора человечиной не питаются.
В дальнем углу, скрытом стеллажами, послышалось какое-то шуршанье, потом оттуда донесся вздох и тихий, похожий на шелест, голос с вопросительной и несколько испуганной интонацией спросил:
— Кто там?
— Главный герольдмейстер Северного столичного дворянского общества его светлость князь Аристарх Викентьевич Собилло со спутницей, — не ударил лицом в грязь приятель Ольги, представившись, как говорили раньше, «полным титлом».
Из-за полки появилась вытянутая — дынькой — лысая голова со взлохмаченными мягкими детскими волосиками за ушами и длинным лицом, декорированным огромными, в роговой оправе очками. Остальная часть лица директора была скрыта дикой, неокультуренной бородой, придававшей Константину Сергеевичу сходство с Львом Толстым. Оглядевшись, обладатель бороды и очков чуть окреп голосом и одарил гостей новым вопросом, не менее глубокомысленным, чем предыдущий.
— А спутница кто?
Не моргнув глазом, Аристарх Собилло вывел Ольгу на середину комнаты — ближе к массивному столу — и, прищелкнув каблуками, сообщил:
— Корреспондентка отдела светской хроники столичной газеты «События недели» Ольга Петровна Туманцева.
Окончательно воспрянув духом, Константин Сергеевич выбрался на простор кабинета и явил Аристарху и Ольге хрупкое маленькое тельце, задрапированное в мешковатый, в клеточку, пиджак. Проследовав к столу, он с некоторым усилием взобрался в высокое кресло с подлокотниками в виде мужицких топоров — изделие столяра-славянофила — и рассматривал посетителей сквозь стекла очков. Толщиной они могли поспорить с линзами морского дальномера.
— Прошу садиться, — прошелестел он и указал маленькой, почти детской рукой на старые, но еще прочные стулья с кожаной обивкой, расставленные вдоль стены. Когда молодые люди сели, Константин Сергеевич, звучно чмокнув невидимыми под усами и бородой губами, сказал:
— Зря вы пришли ко мне, господа. Все, что я обещал предоставить Дворянскому обществу, уже запаковано и отправлено в клуб. Если бы вы походили по залам, то смогли бы убедиться в этом сами.
— А как же эпическое полотно «Татары берут приступом стольный град Первозванск»? — не удержавшись, осведомился Аристарх, не дрогнув ни единым мускулом. — По силе воздействия на зрителей оно не уступает знаменитой картине «Битва русских с кабардинцами», которую мне довелось видеть на Кавказе.