Смерть таится в рукаве
Шрифт:
— Представления не имею. Я даже не могу сказать, мое ли это оружие.
— Дверца шкафчика была заперта, когда вы обнаружили пропажу?
— Да.
— Мэллоу сказал мне, что вы были весьма озадачены, когда, повернув ручку, обнаружили, что дверца заперта.
— Это правда.
— Значит, вы не предполагали, что дверца будет заперта?
— Нет.
— Следовательно, кто-то запер ее?
— Вероятно, — подтвердил его догадку Клейн. — Человек ведь устроен так, что память его таких мелочей не удерживает — заперта дверца или не заперта…
— Я понимаю, о чем вы, — перебил его прокурор. — И все же постарайтесь припомнить…
— Насколько
— Ключ от шкафчика вы носите в общей связке?
— Да.
— У кого еще есть ключ от шкафчика?
— У Ят Тоя, моего слуги.
— Как долго он у вас служит?
— Три года.
— Вы познакомились с ним в Китае?
— Да.
— Он не переменил своего имени после того, как уехал из Китая?
Клейн улыбнулся:
— Если вы имеете в виду имя, которое фигурирует в его документах, не думаю, чтобы он путешествовал под чужим именем. Ят Той — это что-то вроде прозвища, в переводе на английский означает «Маленький».
— Вы не знаете, он был знаком с Джекобом Мандрой?
— Нет, откуда?
— Он был с вами, когда вы заходили к Мандре?
— Нет, я вообще не имею обыкновения брать с собой слугу куда бы то ни было.
— Разве он вам не больше, чем слуга? Разве он вам не друг?
— В известном смысле вы правы.
— Итак, про этот «слив-ган» вам больше сказать нечего?
— Вы имеете в виду сам факт опознания или еще что-нибудь?
— Вы правильно догадались.
— Нет. Больше я вам ничего не могу сказать.
— Послушайте, Клейн, я же знаю, вы ведь уверены в том, что это ваш «слив-ган».
— Верно. Мне действительно кажется, что это мое оружие, но…
— Тогда почему бы вам не опознать его?
— Потому что я все же не уверен… Однако позвольте спросить, где вы обнаружили его?
Как только Клейн задал этот вопрос, он сразу почувствовал, что именно этого вопроса и ждали прокурор с инспектором. Диксон медленно приподнялся, указал рукой на обитое кожей кресло, в котором Терри сидел во время первого допроса, и многозначительно промолвил:
— Мистер Клейн, «слив-ган» примерно полчаса тому назад был обнаружен инспектором Мэллоу. Он был спрятан в подушках этого кресла.
— А вы не знаете, каким образом и когда он попал туда? — спросил Терри.
— Вероятно, после убийства, — иронически заметил Диксон.
— Может быть, вы думаете, что это я положил его туда сегодня утром во время допроса?
— Мы просто не исключаем такой возможности.
— Хорошо. Тогда я совершенно официально заявляю: я его туда не клал, — парировал Клейн.
— А вы не догадываетесь, кто бы мог это сделать?
— Нет.
Инспектор Мэллоу и прокурор обменялись многозначительными взглядами.
— Что ж, — подчеркнуто холодным тоном произнес Диксон. — Это, пожалуй, все, мистер Клейн. Прошу вас, не выезжайте из города, не получив предварительного разрешения от меня лично.
— Это что, надо понимать — домашний арест? — поинтересовался Терри Клейн.
— Ну зачем же так, — вмешался инспектор Мэллоу. — Вы свидетель, мистер Клейн. Мы рассчитываем на вашу помощь.
— Кроме того, мистер Клейн, — сухо добавил прокурор, — нам бы хотелось верить в то, что в своей помощи вы нам не откажете!
Глава 6
По пути домой Терри два раза просил таксиста остановить машину для того, чтобы позвонить в мастерскую Веры Мэтьюс. К телефону никто не подходил. Выйдя из второго по счету телефона-автомата, он сел в поджидающее его такси.
— Постойте здесь минутку, — сказал Терри таксисту, откидываясь на спинку сиденья.
Шофер пытливо посмотрел на него:
— Прямо здесь, у тротуара?
— Да.
— Мотор выключить?
— Нет.
Терри устремил взгляд на блестящую металлическую стойку бокового зеркала и, вспомнив полученные на Востоке уроки, попытался достичь состояния концентрации.
Однако он обнаружил, что не способен полностью отрешиться от окружающего его мира. Навязчивый рокот мотора, назойливый стук каблуков спешащих прохожих, пронзительные звуки автомобильных гудков, рев мчащихся мимо машин — все это отвлекало его. И когда он усилием воли постарался все-таки сосредоточиться на тех фактах, которые ему хотелось проанализировать, он вдруг почувствовал, что шум улицы властно уводит его внимание от главного, задерживая мысли на второстепенном, постороннем. А ведь на Востоке его не раз предупреждали, что именно рассеянность внимания является основной помехой в достижении состояния концентрации.
В его сознании вдруг возникли картины прошлого: унылые стены монастыря, безжизненные, покрытые снегом горные вершины, обрушивающиеся вниз, на камни, водопады, сумрак кельи, чашка вареного риса, сушеная рыба, хрупкая тоненькая девушка-славянка, чьи смеющиеся глаза и алые губы будоражили его воображение, подобно смутному, едва уловимому запаху благовоний, принесенному внезапным порывом ветра.
Он вспомнил, как узнал о сокровищах древнего города, как отправился на их поиски, как по дороге туда на него напали бандиты, как после долгих мытарств добрался до монастыря. Наконец он вспомнил о том, как познакомился со своим будущим Наставником, этой удивительной, непостижимой личностью: просветленное лицо, внимательный сосредоточенный взгляд, покой и вместе с тем необычайная внутренняя сила, исходившие от него, навевали мысль о заснеженных пиках гор на рассвете и медленно плывущих над ними облаках. Терри вспомнил слова учителя, который всегда говорил тихим, размеренным голосом, как человек, который полагается на логику в уверенности, что не нуждается в сложных словесных формах, чтобы донести свои мысли до сознания ученика.
«Ум — хороший слуга, но плохой наставник. Когда он недисциплинирован, он похож на капризного и непослушного ребенка. Память должна быть слугой сознания. Слишком часто она становится его хозяином. Недисциплинированный ум отказывается сосредоточиться на какой-либо одной мысли, он распыляется на сотни других, посторонних мыслей. Эти мысли удерживаются в памяти. Будучи не в состоянии избавиться от них, человек теряет часть своей скрытой силы, их можно уподобить специально вырытым для орошения полей канавам, которые отбирают воду у рек. Ум человека, которому за сорок и который живет в условиях современной цивилизации, засорен таким количеством паразитических мыслей, что не может использовать свою природную способность к сосредоточению более чем на тридцать процентов — мысли о работе, о домашних неурядицах проделывают в его сознании дырочки, через которые тонкими струйками убывает мыслительная энергия, лишая ум человека изначальной силы».