Смерть титана. В.И. Ленин
Шрифт:
Был и ничего хорошего не суливший вывод: «Тов. Троцкий фактически поставил себя перед партией в такое положение, что: или партия должна предоставить тов. Троцкому фактически диктатуру в области хозяйства и военного дела, или он фактически отказывается от работы в области хозяйства, оставляя за собой лишь право систематической дезорганизации ЦК в его трудной повседневной работе. Мы заявляем, что так же, как и прежде, Политбюро не может взять на себя ответственности за удовлетворение претензий тов. Троцкого на эту его диктатуру в хозяйственном руководстве, в дополнение к тем полномочиям, которые он уже имеет как предреввоенсовета. Наш долг сказать: за рискованные опыты в этой области мы ответственности
Самое сложное — перешагнуть через собственный характер. Он, Троцкий, понимает, что надо бы перешагнуть, но не может. Вот и сейчас ему во что бы то ни стало хочется сделать некий комментарий. А зачем? Тогда просто констатируем. Во-первых, в трех строках эти умельцы из Политбюро три раза употребили слово «фактически». Разве это косвенно не свидетельствовало, что факты-то были обратные? Во-вторых, поводом ко всей этой партийной склоке послужил мотив важный — экономика, ценовая политика. Троцкий в своем письме в Политбюро в основном касался этого, партийная демократия шла попутно. А они все о том же!
Это было удивительное время, все решалось махом! Уже 25 октября состоялся пленум. Он, Троцкий, его сторонники, его идеи потерпели сокрушительное поражение. Из 114 человек выразили сочувствие к «человеку номер два в революции» лишь десятеро. Двое сочли возможным уклониться от проявления своей политической воли, воздержались. И 102 человека, в том числе и «представители», проголосовали против. Начался веселый и увлекательный гон.
Эта победа сталинского большинства была тем значительнее, что случилась она еще при жизни Ленина. Что же будет после смерти Ленина?
Невеселые мысли возникают на перегонах такого знакомого ему по гражданской войне железнодорожного пути на юг. Не радуют снег за окном, прикрывающий государственную нищету, мелькающие города, села на пригорках со стоящими в зимнем небе столбами дыма. Все казалось еще совсем недавно таким досягаемым и близким. Он на девять лет моложе Ленина. Вдоль железнодорожного полотна — не Европа, знакомая ему по эмиграции. Здесь все чужое: быт, дороги, грязные перроны, полуразрушенные вокзалы, незападные методы политической борьбы. Какая-то византийщина! Это интересно лишь как объект истории и тема для очередной книги. Все это надо прожить, чтобы потом описать.
Раздраженного последними неудачами, истерзанного температурами и собственными ошибками Троцкого не радует ничего. Сейчас у него только одно желание — постараться вынырнуть из болезни, и тогда уж он разделается со своими врагами. Он не очень умеет интриговать, плести кружева интриги, но он писатель — в этой сфере можно создать новые характеристики и по-другому осветить знакомые сюжеты.
Опять вспоминаются только что минувшие эпизоды. 7 ноября он отсутствовал на традиционном параде на Красной площади. Сразу все забурлило слухами. Ему, естественно, об этих слухах доложили. Прихлебателей и у него достаточно. Но причина была тривиальной — вождь номер два простудился на любимой своей охоте. Может быть, действительно дальнейшая сдача им позиций произошла из-за его любви к себе и заботе о собственном здоровье? Стали при новом режиме почти аристократами и начали охотиться.
И все же существовала и существует иллюзия, что с ним, с Троцким, считаются. Он и здесь, конечно, наделал ошибок. В конце прошлого года должна была состояться XIII партконференция, на которой планировалось развернуть дискуссию о положении в партии. Но перед этим была собрана комиссия из трех человек, в задачу которой входило согласовать различные точки зрения на партийное строительство в самом ЦК. Практически эта комиссия была назначена именно по проблемам письма Троцкого. Можно было по нему принять решение, использовать его в качестве рычага в борьбе за власть, употребить во зло самому автору, но отмахнуться было нельзя. В комиссию входили: Троцкий, Зиновьев и Сталин. Был принят согласованный текст резолюции, но он уже сильно занервничал и не был бы Троцким, если бы не попытался соглашение сорвать, вызвать конфликт, обострить ситуацию. Как он себя за это ругает! Два раза он уходил, хлопал дверью. В это время он уже был нездоров и готовился к поездке в Сухум на лечение. Ему казалось, что за его спиной бурлят его сторонники. Ладно, с излишней злобой думал он, вот уеду на лечение, и пусть они здесь без меня покрутятся.
Сейчас Троцкий понимает: это была точка зрения обиженного ребенка, который после ссоры с нянюшкой мечтает умереть и наблюдать, как все будут горько плакать. Поддерживали его лишь некоторые коллективы вузов и научных институтов. Основная масса выступала за более определенную линию большинства Политбюро. А может быть, ему не следовало уезжать, надо было перетерпеть?
Дорога была долгая-долгая — поезд, подолгу останавливаясь перед снежными заносами, шел кружным путем — и местами мучительная.
В Тифлисе на вокзале ему принесли телеграмму. Как и все последнее время, у него была температура, хроническое недомогание, принявшее затяжной характер. Он сидел вместе с женой в рабочей части своего вагона. Как же отчетливо, словно через лупу, помнит он каждое мгновенье ужасного тифлисского эпизода!
Постучавшись, вошел старый его соратник Сермукс. Секретарь, начальник охраны, помощник. По тому, как Сермукс вошел с серо-зеленым лицом и как, глядя мимо остекленевшими глазами, подал листок бумаги, Троцкий сразу почуял катастрофическое. Но тогда это еще могло казаться просто плохим известием.
Сермукс принес ужё расшифрованную телеграмму от Сталина. Случилось! Генеральный секретарь извещал члена Политбюро и предреввоенкома Республики Л. Д. Троцкого о смерти Председателя Совета Народных Комиссаров и члена Политбюро В. И. Ленина.
Тифлисские власти получили такую же телеграмму. Сразу же, с вокзала, Троцкий связывается с Москвой по прямому проводу. Кремль отвечает на запрос заведомую неправду. Проверить в тот момент ничего невозможно. «Похороны в субботу, все равно не поспеете, советуем продолжать лечение». Мы — коммунисты, а это означает умение смотреть на вещи реально.
Тогда он, Троцкий, еще не знал и даже не предполагал, что дата похорон коварным Кремлем была сознательно названа неверно. На одни сутки раньше. При таких сроках даже курьерский поезд, с прицепленным к нему салон-вагоном, не домчит вовремя предреввоенкома до Москвы. Генсек уже тогда невероятным нюхом опытного не по годам интригана и царедворца знал, что отсутствие Троцкого на похоронах лишает последнего определенных шансов в борьбе за власть. Клясться в преданности революции у гроба вождя должен только его преемник. Говорить у гроба должен продолжатель. Стоять в почетном карауле — наследник. Генсек уже, наверное, нарисовал себе в уме эту картину. Заледеневшая в стуже Москва, огромные костры на Красной площади и, сквозь треск саженных поленьев, слышится его негромкий и взволнованный, до трагического, голос. Он видел, наверное, и себя. Таким, каким хотел бы внедрить свой образ в сознание народа: в солдатской шинели, в зимней шапке с опущенными ушами. Но генсек никогда не стал бы генсеком, если бы не умел просчитывать тысячи вариантов. У него был виртуозный талант думать о людях плохо и с этой низменной точки отсчитывать все позиции. А ему, Троцкому, еще казалось, что он силен сам по себе, что его положение вследствие личных заслуг значительно. Какую же плотину сдерживал покойный Ленин!