Смерть травы
Шрифт:
Спокойная убежденность Дэвида поразила их. Анна вдруг почувствовала страстное желание остаться в долине, соорудить ворота, о которых говорил Дэвид, и отгородиться от абстрактной толпы, беснующейся снаружи. Но мимолетный порыв прошел, вновь вспомнились повседневные заботы.
– А школа… – вырвалосъ у Анны.
Дэвид проследил за ходом ее мыслей, но не выразил ни удивления, ни удовлетворения.
– Есть школа в Лепетоне, – сказал он. – Один год вряд ли принесет им большой вред.
Анна беспомощно взглянула на мужа.
– Всякое бывает, – начал
– Поторопитесь.
Анна поежилась.
– Через год мы будем смеяться над своими страхами.
– Да, – сказал Дэвид. – может быть.
4
Временное затишье продолжалось всю зиму. В западных странах были разработаны, а в некоторых – и применены программы нормирования продовольствия. В Англии исчезли пирожные и кексы, но хлеб был еще доступен всем. Пресса по-прежнему колебалась между оптимизмом и пессимизмом, правда, с менее резкими амплитудами. Самым главным и наиболее часто обсуждаемым вопросом стал промежуток времени, который потребуется для уничтожения вируса и возвращения жизни в нормальное русло.
Джон с беспокойством обратил внимание на то, что до сих пор никто не говорит о мелиорации зараженных земель в Азии. Как-то, в конце февраля, он упомянул об этом в разговоре с Роджером Бакли. Они обедали в «Сокровищнице» – клубе Роджера.
– Мы стараемся не думать о них, правда? – сказал Роджер. – Как будто отрубили весь остальной мир, кроме Европы, Африки, Австралии и Америки. На прошлой неделе я видел фотографии, сделанные в Центральном Китае. Они сделаны несколько месяцев назад, но до сих пор не опубликованы, и, похоже, не будут опубликованы.
– Что там?
– Цветные фотографии. Композиции в коричневых, серых и желтых тонах, выполненные с огромным вкусом. На всех – голая земля и глина. Ты знаешь, это намного страшнее всех жутких картин голода, которые были раньше. Подошел официант и, словно совершая старинный ритуал, поставил перед ними пиво. Когда он ушел, Джон спросил с сомнением:
– Страшнее?
– Да, они испугали меня. Я так и не понял, каким образом вирус сделал из этого участка земли совершенно голое, чистое пространство. По инерции продолжаешь думать, что хоть какая-то трава все-таки останется, пусть хотя бы несколько пучков. Но он не оставляет ничего. Конечно, это всего лишь исчезнувшая трава. Но когда задумаешься, какие огромные площади покрыты той или иной травой…
– Есть какие-нибудь слухи?
Роджер неопределенно покачал головой:
– Давай определимся: слухи в официальных кругах так же неопределенны и расплывчаты, как и в прессе, но они содержат нотку самонадеянности.
– Мой брат собирается забаррикадироваться, – сказал Джон. – Я тебе говорил?
С неожиданным оживлением Роджер спросил:
– Фермер? Что ты имеешь ввиду – забаррикадироваться?
– Я ведь рассказывал тебе о его доме. Слепой Джилл окружен холмами, единственным выходом служит узкое ущелье. Так вот, он сооружает изгородь, чтобы изолировать долину полностью.
– Интересно. Продолжай!
– Да, в общем-то это все. Дэвид обеспокоен будущим, я никогда не видел его таким. Во всяком случае, он отказался от посева пшеницы на своей земле. Он даже хотел, чтобы мы все приехали и провели там целый год.
– Пока не минует кризис? Да, это серьезно.
– И еще, – добавил Джон. – С тех пор я время от времени вспоминаю о нашем разговоре. Дэйв всегда был умнее меня, и я по своей глупости не принял всерьез предчувствия деревенского жителя – дескать, что он может понимать в таком деле. Здесь, в Лондоне, мы не знаем ничего, кроме того, что черпаем ложкой.
Роджер взглянул на него и улыбнулся:
– Что-то в этом роде, Джонни, но запомни – я тоже на стороне этих «черпающих». Слушай, а если я смогу предупредить тебя о катастрофе заранее, у твоего братца найдется комната для нашего маленького трио?
– Думаешь, катастрофа неизбежна? – спросил Джон.
– Пока нет никаких признаков. Те, кому бы следовало быть в курсе, излучают тот же оптимизм, который ты находишь в газетах. Но мне нравится, как это звучит – Слепой Джилл, – словно страховой полис. Я буду держать ухо возле трубопровода. Как только на другом конце раздастся маленький звоночек-предупреждение, мы соберем свои семьи и махнем на север. Что ты на это скажешь? Примет нас твой брат?
– Да, конечно, – Джон задумался. – А сколько, по-твоему, должно быть таких звоночков?
– Достаточно. Я буду держать тебя в курсе. Можешь быть уверен. Мне не хотелось бы в один прекрасный день оказаться застигнутым врасплох голодом, сидя в Лондоне.
Рядом с их столиком прошел официант, толкая перед собой тележку, нагруженную сырами разных сортов. Полуденная дремота наполняла воздух столовой обычного лондонского клуба. Неясное бормотание голосов звучало приглушенно и ненавязчиво.
– Невозможно представить что-либо, способное нарушить все это, – сказал Джон.
– Согласен, это нерушимо, – ответил Роджер. – В конце концов, как нам часто напоминала пресса, мы не азиаты. Будет интересно понаблюдать за нами – британцами с плотно сжатыми губами – когда начнут собираться грозовые тучи. Нерушимо. Но что случится, когда мы дадим трещину?
Официант принес отбивные. Это был маленький словоохотливый человечек, менее высокомерный, чем все остальные.
– Что касается меня, – продолжал Роджер, – то никакое, даже самое сильное любопытство не заставит меня остаться здесь.
Весна запоздала – сухая и холодная сумрачная погода продолжалась до начала апреля. Когда, наконец, наступили теплые дождливые дни, стало совершенно очевидно, что вирус ничуть не потерял своей силы и действенности. Повсюду – на полях, в садах, по обочинам дорог – стебли травы были испещрены грязно-зелеными пятнышками, переходящими в коричневую гниль. Началось второе нашествие вируса Чанг-Ли.
– Какие новости на твоем конце трубопровода? – спросил у Джона Роджер при встрече.