Смерть в Галерее
Шрифт:
В то время как часы на каминной полке отсчитывали секунду за секундой, эта ужасная мысль овладевала все большим числом умов и, наконец, можно было даже увидеть, если постараться, как она порхает по комнате от одной головы к другой. В комнате царило гробовое молчание. На пустых лицах беспокойно горели испуганные глаза, когда нужно было оторвать взгляд от чашки или бокала.
— Кто? — нашептывала мысль. — У кого был мотив? За кем следит полиция? Кто его убил?
Фрэнсис разговаривала с Габриель, когда вошел Норрис. Миссис Айвори пожелала, чтобы обе внучки были около нее. Филлида выглядела так, будто была на грани обморока.
— Совсем как в семейном альбоме. Тебе так не кажется? — пробормотал он. — Хочешь выпить?
— Капельку синильной кислоты, пожалуйста. — Спасительная шутка позволила ей наконец, оторвать взгляд от двери. Норрис лавировал между гостями. Он был взволнован.
Он говорил очень тихо, но его услышали, кажется, все присутствующие. Годолфин. Имя облетело комнату так явственно и четко, будто его прокричали. Разгоревшийся интерес к нему отвлек внимание от печального предмета всеобщего внимания, о котором, к сожалению, прямо говорить не принято.
Тот самый Годолфин, сенсационные сообщения о спасении которого публикуют рядом с последними новостями с Сэллет-сквер? Годолфин, который предпочел закончить жизнь в расщелине обледеневшей скалы, чтобы дать своим друзьям шанс на спасение? Годолфин, которого монахи нашли умирающим и принесли в какую-то тайную крепость? Годолфин, который четыре года был пленником и, наконец, смог спастись с экспедицией пилигримов? Там тот самый Годолфин? Неужели? В этом самом доме тот самый Годолфин? Это невероятно, это так романтично! Это сенсация!
Фрэнсис увидела, что Дэвид обеспокоенно смотрит в сторону Филлиды, но она спряталась в глубоком кресле. И даже сейчас до сознания младшей сестры не дошел реальный смысл происходящего, вставший во всей своей чудовищной очевидности.
Норрис опять вышел. На этот раз толпа расступилась и так и стояла, нетерпеливо глядя на высокую дверь, прикрытую шелковой китайской портьерой. Память, услужливый помощник, которого мы, к сожалению не всегда принимаем в расчет, четко и живо воскресила перед Фрэнсис образ исследователя, который до этого момента терялся в туманной пелене времени. Это был человек-ураган, не то чтобы очень высокий, но ширококостный и крепкий. Копна иссиня-черных волос возвышалась над орлиным носом и узкими глазами. Она напряженно смотрела на дверь, когда Норрис опять вошел, отступив в сторону, и перед собравшимися предстала живая легенда.
Наступила длинная пауза. В комнату, слегка щурясь от яркого света и опираясь на палочку, вошел маленький морщинистый старик в дорожном твидовом костюме.
Всеобщее напряжение возросло. Многие из присутствующих знали Годолфина до его последней экспедиции. Тишину нарушил невнятный возглас Дэвида, выразивший общую реакцию.
Нетвердой походкой Годолфин вышел на середину комнаты, и первое впечатление изменилось. Это все-таки был Годолфин. Лицо, которое сотни раз фотографировали, можно было угадать под этой желтой погрубевшей кожей, но волосы были совершенно седыми и коротко подстриженными, и он передвигался с такой слабостью, как человек, перенесший тяжелые физические лишения.
Он подошел к Габриель и склонился к ее руке с прежней изящностью.
— Простите меня, — мягко сказал он высоким звенящим голосом, который Фрэнсис уже совершенно позабыла. — Я не знал. Ваш слуга рассказал мне, как только я вошел. Я только что из аэропорта. Я не читал газет, и мне не с кем было поговорить. Я ехал, конечно, прямо к Филлиде.
К счастью, он говорил очень тихо, а все вокруг громко и оживленно заговорили, и его слова могла расслышать только Габриель и четверка, которая ее окружала.
Габриель смотрела на него.
— Конечно? — резко спросила она. — Почему «конечно», мистер Годолфин?
Он повернулся и протянул руки к Филлиде, как человек после долгих странствий, наконец возвратившийся домой.
— Это все еще тайна, моя дорогая? — нежно спросил он.
Филлида завыла. Никакими другими словами нельзя было описать тот ужасный звериный звук, который она издала. Она отпрянула назад, как бы пытаясь слиться с обивкой кресла.
Безумная мысль током ударила Фрэнсис, и она посмотрела на Габриель. Старая женщина была неподвижна, ее черные глаза сузились, в них угадывалась напряженная работа мысли. И только тогда младшая Айвори поняла правду, нашлось наконец, страшное объяснение целой дюжине тайн и секретов прошлой невыносимой недели. Правда разоблачающей молнией осветила ее сознание. Значит, Филлида и Годолфин поженились перед Тибетской экспедицией. А стоящему перед ними улыбающемуся Годолфину известно о Роберте только то, что он мертв.
10
Большая гостиная выглядела разоренной, как обычно и выглядят комнаты сразу после нашествия толпы людей. Даже люстры казались неопрятными и грязными. Было тихо и пустынно, повсюду витал тяжелый, неприятный запах цветов. Ветер за окнами совсем разбушевался, и для Фрэнсис воспоминания об этих днях навсегда окрасились злобной, больной музыкой этого ветра.
Страшно постаревшая Габриель, сгорбившись, сидела в кресле у изящного камина с резными колоннами. Глаза ее были закрыты. Казалось невероятным, что в этом дряхлом теле по венам еще течет кровь и питает мудрый опытный мозг. Маленькая ручка сжимала плотный шелк платья, который тяжелыми складками падал с ее колен, но кроме этого слабого жеста не было никаких признаков волнения, как впрочем и самой жизни.
Дэвид стоял, облокотившись о каминную полку, и смотрел на нее. Фрэнсис, поджав коленки, сидела рядом на маленьком коврике. В черном платье она выглядела моложе, несмотря на зрелость, недавно появившуюся в ее глазах.
Четвертым безмолвным членом маленькой компании была Доротея, стоявшая у кресла своей хозяйки, как оруженосцы за спиной своего короля. Ее лицо ничего не выражало, и никто в целом мире не смог бы догадаться, какие мысли, если таковые вообще существовали, бродят за этим крепким, невыразительным, стоическим фасадом.
Филлида и Годолфин уединились в столовой уже минут сорок назад. Стены были слишком толстыми, и ни один звук не долетал до собравшихся. Ни один звук, который мог дать хотя бы слабое представление о том, как проходит трагическое объяснение. Не было ничего, только тишина и слепая дверь.
Все старались не мешать Габриель. Она потребовала, чтобы они отошли подальше. Было очевидно, что она за всеми наблюдает, и было также понятно, что нельзя слишком много и громко разговаривать между собой. И всем было совершенно ясно, что она контролирует ситуацию только мощным усилием воли. Молчание делало нервное напряжение невыносимым.